— Выдал, значит, сестру-то? Вы-ы-ыдал! У-у-у-у предатель!
Он развел руками, но бить младшего Силькидорха не стал, только плюнул тому на штаны.
Не веря в такую удачу — за дружбу с Ирокезовым-младшим часто приходилось расплачиваться своими боками — Кальций поднял голову и увидел садящихся за стол гостей.
Все ели и пили, но чувствовалось, что праздник не задался. Душой любого сборища всегда был Ирокезов-младший, а как раз сегодня он не был расположен к веселью, да и вся эта кутерьма с днем рождения была им затеяна не веселья ради, а чтоб разогнать тоску навеянную папашиными словами.
После каждой перемены Ирокезов младший ворчал:
— Мандарин, померанец….
И топил темное чувство тоски большими глотками черного Баварского пива.
Видя сумрачность своего кумира, поначалу и гости вели себя сдержанно, однако, изобилие пива и доброго кипрского вина сделало свое дело. Сперва Кальций, а затем и Натрий набравшись вина сверх меры завели песню, восхваляющую мужские и воинские доблести юбиляра. Кончиться это могло либо смехом, либо кровью. Сарпевул пристально следил за Ирокезовым, рассчитывая при первых же признаках недовольства броситься за Ирокезрвым старшим. Ведь кто-то должен будет унять избиение и водворить мир под оливами? Сам Сарпевул это сделать не рисковал. Он считал, что его голова чертовски симпатична и самое подходящее место для неё — у него на плечах. Как раз посредине. Он ждал ужаса, однако ничего страшного не произошло, ибо неожиданное не бывает страшным.
Ирокезов младший смотрел на братьев сперва неодобрительно, но затем взгляд его смягчился. Их пьяные ужимки напомнили ему семейку орангутангов с Суматры — лет 150 назад они были там с папашей, вместе с экспедицией Сндбада-морехода. Потом он улыбнулся и стал хохотать.
Сарпевул вздохнул с облегчением — пронесло, но судьба распорядилась иначе. Смех Ирокезова внезапно перешел в кашель. Он кашлял и кашлял. Крупные капли пота выступили у него на лбу, глаза начали вылезать из орбит. Рывком он опрокинул стол. Гости бросились в рассыпную. Разом протрезвевшие братья Силькидорхи бросились за папашей. Ирокезов старший выскочил во двор в нижнем белье — братья подняли его из постели.
Кашель сгибал сына пополам. Запрокинув его голову назад, отец влил в сына чашу критского и снял приступ. Подняв сына на руки он вошел в дом, а через минуту во двор вылетили все курительные принадлежности — три трубки и пол мешка табака. Из дома донесся рев Ирокезова старшего:
