— Нет-нет…
— В общем, детектив настоящий получился. И друг мой, и этот его сосед по номеру один за другим в эти два дня уехали, а мой друг вроде оставлял для меня у своего соседа записку…
— Понятно.
— Понятно-то понятно, да вот адрес-го я его не знаю домашнего, — изобразил досаду Макаров. — Администратор гостиницы не знает или забыла — ни заехать теперь, ни позвонить…
— Ладно, давайте я посмотрю, — не дослушала его женщина, — если он калининградский, этот ваш человек, что билеты заказывал, тогда у меня может быть его домашний адрес или телефон. Как его фамилия?
Макаров улыбнулся: его затея, заключавшаяся в том, чтобы самому подвести женщину к нужному решению, удалась.
— Спасибо вам огромное, — сказал он. — И как это вам пришло в голову?.. Ведь это и в самом деле выход… Медвецкий его фамилия, а друг-то мой в Питер подался! — пояснил он радостно.
— На ваше счастье, — сказала женщина через пару минут, — есть телефон и, похоже, калининградский. Хотя доставка на гостиницу в Янтарном заказана.
На самом деле обрадовался Макаров только после того, как убедился в том, что номер телефона, названный женщиной, соответствует адресу, названному полковником Воронцовым. Для этого ему пришлось позвонить в городское справочное бюро. Только проделав все это, он смог с чистой совестью приписать к адресу и слову «моряк», написанному жирно возле него, фамилию Медвецкий, имя Марат и слова «медведь», «мишка» и возле них, для законченности информации, поставить в скобках имя Марина и пару больших знаков вопроса.
Порывистый ветер с привкусом соли и йода стремительно гнал на восток, в сторону далёкой российской метрополии, огромные горы серо-белых облаков. Они уже не выглядели столь грозными, как утром, и все большими с каждым часом становились бесконечно глубокие, ослепительно-голубые озера неправильной формы, в которых, подсмеиваясь над постепенно сдающей позиции непогодой, купалось жаркое летнее солнце. Оно, несомненно, побеждало: на улицах среди домов было ещё свежо, но уже заметно теплело, сырой асфальт мостовых и тротуаров высыхал буквально на глазах у впервые ступившего на улицы бывшего Кенигсберга Алексея Макарова. А впрочем, шёл он вдоль обычной, застроенной домами сталинско-хрущёвской архитектуры улицы российского провинциального городка второй половины двадцатого века, непонятно какими судьбами, каким ветрами закинутого на берега солёной Балтики ко всем этим черепичным крышам типично германских сельских посёлков и таким же островерхим, длинным, вытянутым к небу киркам из темно-красного кирпича.
