- Можно ли исчезать, никому не сказав ни слова? - возмущались они. Приехали То-но тюдзё, Куродо-но бэн и многие другие.
- Зная, с какой радостью мы сопровождали бы вас, столь бессердечно пренебречь нашим обществом… А теперь… Неужели вы хотите, чтобы мы вернулись назад, даже не отдохнув в тени этих дивных цветов?
И вот, усевшись на мох под скалой, они угощаются вином. Рядом водопад, и как же прекрасны его светлые струи!
То-но тюдзё, вытащив из-за пазухи флейту, подносит ее к губам. Куродо-но бэн поет, негромко отбивая такт веером:
- К западу от храма Тоёра…[19]
Эти юноши многих превосходят своей красотой, но стоит посмотреть на Гэндзи, устало прислонившегося к камню… Он так прекрасен, что хочется вовсе не отрывать взора от его лица. Вместе с тем каждого, кто взглядывает на него, охватывает невольный трепет: «Право, может ли быть долговечной подобная красота?»
Как всегда, среди приближенных Гэндзи нашлись юноши, играющие на простых флейтах «хитирики»[20], а у молодых придворных оказались с собой флейты «сё»[21]. Монах Содзу и тот принес семиструнное кото «кин»[22].
- Сделайте милость, сыграйте, потешьте горных пташек, - настаивал он, а Гэндзи, воспротивившись было: «Но я еще слишком слаб», все же исполнил в конце концов весьма приятную мелодию. Наконец юноши уехали.
- Не успели насладиться сполна, и вот… Какая досада! - сетовали все до одного монахи и служки, роняя слезы.
Стоит ли говорить о том, что творилось во внутренних покоях? Пожилые монахини, которым отроду не доводилось видеть человека столь замечательной наружности, вопрошали друг друга:
- Может ли он принадлежать нашему миру? Даже сам настоятель отирал слезы, приговаривая:
- Подумать только, человек столь редкостной красоты родился в злополучной стране Солнца, да еще в пору Конца Закона[23]! Хотел бы я знать, что послужило тому причиной?
А девочка, по-детски простодушно восхищаясь красотой Гэндзи, сказала:
- Он красивее даже господина принца[24].
- Значит, ты согласна стать его дочерью? - спросили ее, и она кивнула, подумав: «Вот славно было бы».
С той поры, играла ли она в куклы, рисовала ли, один образ занимал ее воображение - «господин Гэндзи», которого она наряжала в роскошные одежды и нежно лелеяла.
Вернувшись в столицу, Гэндзи прежде всего поехал во Дворец, дабы рассказать Государю о том, что произошло с ним за это время.
- Ты очень осунулся, - молвил Государь, и невольный страх за сына сжал его сердце. Он расспрашивал Гэндзи о почтенном врачевателе, и тот рассказывал, не жалея подробностей.
