– Жюль, Дега! – воскликнула Паулина, вставая.
Проворно повернувшись, что было удивительно для человека его комплекции, Жюль вытянул руки и схватил головку балерины в тот момент, когда она уже почти коснулась мраморного пола.
– О, Жюль, изумительно! – сказала Паулина. – С ней все в порядке?
Он обхватил статуэтку руками, как ребенка, которого спас из аварии или от пожара, и уставился на нее. Когда они бывали дома одни, то Жюль и Паулина называли маленькую танцовщицу Клотильдой. Когда он наконец заговорил, голос его звучал спокойно:
– Знаешь, Паулина, ты была права, когда просила меня заказать для нее витрину, а я думал, что это ее испортит.
– Она разбилась? – спросила Паулина.
– Треснула, – сказал он.
– О, Жюль, как неприятно, – сказала она, обеспокоенная не столько ущербом, нанесенным сокровищу, сколько волнением мужа.
– Что ж, мы будем любить ее еще больше, – сказал он нежным голосом, в котором звучали отцовские интонации.
– Боюсь, это моя вина, – сказал Филипп. – Я представить себе не мог, что так рассержу вас, сэр.
Жюль посмотрел на Филиппа и вышел из комнаты, не ответив и унося с собой скульптуру.
Филипп взглянул на Камиллу, ища поддержки. Она была с ним на Хамминг-Берд Уэй. Она видела тело дяди, кровь на стенах, следы пуль на зеркале и потолке.
Камилла, молчавшая до сих пор, опустила глаза.
– Конечно, Филипп, если бы что-то было не так, то следователь и детектив не пришли бы к такому заключению, – сказала она.
– Я не понимаю этих людей, – сказал Филипп, как бы отделяя себя от других. В его голосе слышалось волнение. – Человека убили, убийство покрывают, а вы принимаете это как должное или участвуете в этом.
– Ты должен понять, Филипп, – сказала Камилла. – Жюль считает, что так будет лучше.
– Лучше для кого? – настаивал Филипп.
– Вы должны верно понять моего мужа, Филипп, – сказала Паулина. – В том, что он сказал, нет никакого злого умысла. Он просто пытается защитить репутацию знатной семьи. Вы же сами слышали, как он сказал, что следователь назвал это самоубийством.
Филипп покачал головой.
– Здесь что-то не так, – сказал он и отодвинул свой стул. Было ясно, что он должен уйти, но ему надо было еще многое сказать. – Позвольте мне на минуту согласиться с теорией, что смерть Гектора – это самоубийство, во что я все-таки не верю. Я был там. Я видел тело. Я видел, сколько было сделано выстрелов. Пять. Самоубийство известного человека из знатной семьи, который стрелял в себя пять раз, – это само по себе событие, хотя такого случая еще никогда не описывали. Но я чувствую, что за этим что-то скрывается.
