Лариса сразу догадалась, что тут происходит. Сему снова кормили. Лариса никак не могла понять ни Семиной матери, ни самого Семы. Она просто в толк взять не могла, для чего тетя Рива заставляет Семку есть, если тот не хочет, и не могла понять Семку: почему он упорно не хочет есть такую вкусную еду. Лариску никогда не заставляли есть, наоборот, когда мама посылала ее за молоком для братишек, Ларисе всегда хотелось отпить хоть немножко, но она твердо знала, что делать этого нельзя, потому что молоко нужно малышам. А тут — заставляют человека есть такое вкусное, а он морщится и чуть не плачет.
— Я уже наелся, больше не хочу-у, — с мукой в голосе ныл Семка.
А тетя Рива смотрела на него полными страдания глазами.
— Ну, сыночка, ну, миленький, ну еще хоть ложечку, — умоляла она, мешая ложкой в тарелке. — Лариска, — повернулась она к девочке, — ну хоть ты скажи Семе, чтоб он ел. Скажи ему, что ты с ним играть не будешь, пока он не съест всю кашу.
Лариса сказала:
— Ешь, глупый, это же вкусно…
— Еще как вкусно, — подхватила тетя Рива. — Слышишь, Семка? Правильно говорит Лариска, что ты глупый, ешь, тебе говорят!
Семка взял ложку, вяло потыкал ею кашу в тарелке, вяло зачерпнул и словно отраву понес ко рту.
— Ой, горе мое! — причитала тетя Рива. — Накормить его — здоровье отдашь…
Лариска стояла у стола и терпеливо дожидалась, пока Семка съест кашу, чтобы начать наконец разговор о деле. Но Семка не спешил.
Тетя Рива, подперев пухлой рукою мягкую щеку, посматривала то на Семку, то на Лариску.
— Ну, а что ваш папа? Пьяный приходит? — спросила она у Лариски.
— Угу, — ответила Лариска и вздохнула.
— А что он пьяный дома делает?
— Ругается, дерется, — опустила глаза девочка.
— Вот холера, — возмутилась женщина. — А что мама?
— Мама? — Лариса переступила с ноги на ногу. — Мама ругает его и плачет.
— Бедная женщина, бедная женщина, — сочувственно вздыхала соседка.
Семка, заметив, что мать заговорилась с Лариской, набрал полную ложку каши и бросил ее под стол, где, повиливая хвостом, давно уже дожидался того Рексик. Но тетю Риву так просто не проведешь. Она тут же подскочила к Семке, выхватила у него ложку.
— Это так ты ешь, горе мое, шалопут несчастный! — заголосила она. — Кровь ты мою пьешь, а не ешь… Горя ты не знаешь, как другие дети! Научился бы тогда есть, черепок ты сломанный! — И тетя Рива от души хлопнула Семку ложкой по щеке, оставив на ней крупинки манной каши. — Марш от стола, гусак в ермолке!
