— Отдайте-е-е-еее!
— Оставь девочку, — еще раз, но уже демонстративно-спокойно, без надрыва, без угроз в голосе сказал Сан Саныч. В комнате, где царит крик, лучше, чем крик, слышен спокойный голос. — Оставь!
Его изменившийся в сторону спокойствия тон возымел действие.
— Брось ее, — распорядился депутат. Девочка упала на пол и отползла к матери.
— Если ты хочешь кого-то мучить — мучь меня, — предложил Сан Саныч. — Я источник твоих бед. Не Марина. И не Света. Не опускайся до мести невиновным.
— Я думал, ты решил начать торговаться, — разочарованно вздохнул депутат. — К сожалению, я опять ошибся. Но я услышал тебя. И снова готов пойти тебе навстречу. Я не буду трогать их. Я сделаю так, как просишь ты. Я ограничусь одним тобой. Но боюсь, это не принесет тебе облегчения. Им тоже. Позовите этого, как его?
— Седого, что ли?
— Седого? Ладно, Седого.
Один из бандитов выбежал в дверь.
— Я пока вас оставлю. Для беседы. Попозже, когда друзья ваши подъедут, — зайду. Надеюсь, вы не успеете соскучиться. Уверен, что не успеете!
Седой был действительно седым. Хотя и не очень старым.
— Тяжелая юность? — поинтересовался Сан Саныч. — Пьющий отчим. Хулиганы братья. Переживания по поводу колов в дневнике. Очень сильные переживания. И очень частые…
Седой не прореагировал. Словно не услышал. И даже не взглянул на Сан Саныча. Отсутствие диалога ничего доброго не предвещало.
— Я так полагаю, что у нас будёт приватная беседа? Тогда, может, мы удалим из помещения посторонних? Например, женщину с ребенком, — предложил Полковник. — Это будет способствовать взаимопониманию и…
Седой, так и не проронив ни слова, не повернувшись, без всякого предупреждения и замаха ударил Сан Саныча в скулу. Ногой. Полковник упал, хватаясь руками за разбитое лицо. Рот быстро заполнился кровью.
«Против этого я долго не продержусь, — подумал Сан Саныч. — От силы полраунда».
Седой ударил еще раз. И снова в лицо.
— Не бейте его, дяденька! — услышал он детский крик. — Не надо!
Вот что имел в виду ушедший депутат. Что для детской психики нет большой разницы, бьют тебя или на твоих глазах бьют другого. И то и другое одинаково страшно. Второе, может быть, даже страшнее, потому что ты не теряешь сознание от причиненной боли, от полученных травм. Ты все видишь, все слышишь, все понимаешь. Ты открыт для восприятия. Дети сильнее взрослых мучаются чужой болью.
Он правильно все рассчитал, депутат, принимая предложение Сан Саныча. Когда дело дойдет до заложниц, они, насмотревшись и наслушавшись чужих страданий, будут бояться и мучиться на порядок сильнее.
