* * *
Высокое зеркало в тяжелой резной раме вобрало его всего, с головы до ног, сделав еще чуть ниже ростом. Император вытянулся, вскинув брови и, отставя локти, усмехнулся: горькая морщинка дернулась в уголке губ.
Только что он отпустил назначенного три дня назад вице-канцлером Безбородко, больше трех часов выкладывавшего на стол перед государем бумаги, подобранные к тому случаю заранее. Не успевая вчитываться, вслушиваться, Павел поднял наконец голову:
— Так ли все плохо, Александр Андреевич?
— Хуже, государь. Держава у края. Армия, что в Тульчине собрана, на французов пойдет, только если англичане денег дадут, упас — нет. Банкирам амстердамским и гамбургским мы должны, заводы казенные в убыток держим. Это — зло видное, злее иное: поместья с молотка идут. Поручено было людям сведущим устав составить, чтобы не мог ни один дворянин призанять денег более, чем выплатить может, и банкротом не оказаться. Десять лет прошло, устава нет. Про мужиков — да вот, взгляните. До воцарения вашего велено им молчать было, и молчали, мерли тихо. Теперь — вот. Сельцо Святово Владимирской губернии. Помещик Михаил Фролович Енгалычев пашенную и сенокосную землю забрал всю себе, мужиков посадил на барщину семидневную… Простите, государь, мелочами утруждаю, но мелочами теми благосостояние государства колеблется. Енгалычев, видно, лес продать хотел, погнал мужиков рубить. Пишут — шестьсот бревен, поверить можно, кроме прочего, и священника подпись стоит. Нарубили — а сделка не состоялась, и велел Енгалычев крестьянам год спустя лежалый тот лес скупить до десяти копеек ствол, а у кого денег не нашлось, скотину в уплату взял.
— Не клевета ли?
— Вряд ли, разве в малом. Тут вот про пять аршин холста еще, прочая неважность…
— Не вразумить ли его?
— Государь, коли и далее дозволено будет жалобы подавать, несчетное множество таких будет. Не жестокосердие помещиков виной. Денег ведь землевладельцу, кроме как с крестьян, взять негде, а оберет их вовсе — остается только имение заложить. Ущерб государству двоякий: сословие дворянское скудеет, а иной опоры трону нет, и доход от пошлин малый. Мы за рубеж продаем железо, хлеб, пеньку, деготь, лес строевой; прочего — малость. Товары эти, кроме железа, идут из. поместий, скудеют помещики — меньше вывоз, меньше денег, купить иноземных продуктов не на что. Ввозная, вывозная пошлина, обе падают…
Говорил Александр Андреевич еще многое, всякая мысль выходила верной, но слушать — не хотелось. И Павел кивал, переспрашивал иногда, выхватывал из потока слов нечто, показавшееся примечательным, дожидаясь, покуда Безбородко кончит. Прерывать не хотелось; скольким обязан этому человеку, император не забывал, но и принимать слышимое за истину не собирался. Что глупого много сделано в предшествующее царствование — и так известно, но ведь и Безбородко к тому причастен! Не Остерман, в самом деле, вершил судьбы России, и у матушки руки не до всего доходили. Что теперь мелочи перебирать, если можно изменить все круто?
