Но время шло, а чудес не случалось. Приходиться родственником по жене государыниной фрейлине довольно, чтобы ко двору попасть, но слишком мало, чтобы стать при дворе тем, чем хочешь быть. Нет Орловых и нет Потемкина, не в почете доблесть и ум, никому не нужны рубаки без страха и упрека, юнцы, прочитавшие Гроция и мечтающие выйти в канцлеры. Понравься Платоше, будь весел, как Эльмпт, на худой конец имей десяток-другой тысяч душ — иначе никому ты не в радость. Посланный громить Варшаву Суворов с развалин ее слал ободряющие послания вандейским вожакам, веря: не становясь на зимние квартиры, пошагает армия через Пруссию — не впервые! — за Рейн — ах, сладкий, виноцветный Рейн, король рек, не пьяный ли сок золотой, алой, черной грозди пенится в твоих берегах — на Париж. Но минули зима и весна, армию распустили, Суворова отослали в Кончанское. Герои России не надобны.
А политику делали люди, богоподобные бессмертием своим. Печать на бумаги накладывал вице-канцлер Остерман — словно и не было заточенных, убитых государей, звона оружия и топота сапог по дворцовым залам в зимней ночи и июльском полудне, не минуло полвека. Остерман, конечно, сын того, прежнего, и по-русски говорит сносно, от австрийского двора субсидий не получает, и все же дивны судьбы твои, змеиным кольцом свернувшаяся, головкой злобноглазой к устью Невы, империя! Выскочки тебе не надобны.
Тем, у кого нет денег и связей, положено служить. Ростопчин исправно заступал на караулы, кутал горло шарфиком от влажно-ледяного ноябрьского, иссушающего, перехватывающего дух прикосновением раскаленного железа январского ветра. Служили и иначе: из караульни носа не высовывая, шампанского повелев доставить да любовницу пригласив, иль за томиком Державина. За такое, кажется, и не карали — от кого сторожить государыню, если в Зимний сторонних людей пускать перестали вовсе, истопниками да горничными берут детей тех же дворцовых слуг, и то через тайную канцелярию. Одно время ловили страшного якобинца Бассевиля: донесли, будто едет он из Франции с бесшумным пистолетом и сундуком ядов, а приметы — кургузый сюртук и шляпа круглая. Мчались в Ригу, Вильно гонцы с наказом императрицы — Бассевиля через границу не пускать, а пуще всего беречься ядов его, и пузырьки, что при сем якобинце окажутся, не откупоривать. Но страхи страхами, а подле себя как не сделать поблажки офицерам гвардейским, что один другого знатнее, один другого ладнее?
