– И песенку спеть на ночь? – засомневался Блинков-младший.
– Может быть. Вечером увидим, – невозмутимо ответила Ирка.
Услышав свою кличку, Душман подошел к ней, приласкался и вдруг повторил свой фокус со спальником. На этот раз он застал Блинкова-младшего врасплох. Дернул и стащил с дивана.
– Я же говорила, у него приказ нас поднять, – заметила Ирка. – Пойду на кухню. Одевайся.
Она ушла, а Душман с умильной мордой уселся рядом с барахтавшимся на полу Митькой. В уголке огромной пасти повисла слюнка. Душман облизнулся и по-щенячьи тявкнул. Блинков-младший понял, что ему и на самом деле было дано такое приказание, и теперь пес ждет награды за то, что так хорошо его выполнил.
– Молодец, – сказал он и потрепал Душмана по лобастой башке.
Да, овчарка – это вам не любая другая собака. Овчарки – собачьи мудрецы. Они только разговаривать не умеют, а так понимают все.
Пока восьмиклассники уминали поджаренную Иркой яичницу, Душман деликатно лежал в углу кухни. У него там было две миски, и обе пустые.
– Надо ему что-нибудь дать, – решила Ирка. Нашла в холодильнике колбасы и отрезала ломтик. – Душман, служи!
Пес изумленно поднял одну бровь и отвернулся.
Ответ был яснее ясного: «Что я тебе, комнатная собачка, что ли? У меня служба посерьезнее, чем на задних лапках ходить!». Смущенная Ирка бросила колбасу в миску. Душман взял ее зубами и переложил в другую, а пустую миску стал гонять по полу носом.
– Пить хочет, – догадался Блинков-младший и налил Душману воды.
Пес напился, закусил колбасой и стал ждать, когда позавтракают люди.
Потом он повел наших по музею Виталия Романовича. Как настоящий экскурсовод, шел впереди и распахивал двери. Чего там только не было! Старинная посуда, иконы, чаши и лампады, фигурки из нежного просвечивающего мрамора, чернильницы и песочницы, ордена и военные значки, старинные конские уздечки с бляхами, подгнившие и аккуратно подшитые новой кожей.
В Оружейном зале, где вчера пили чай, Блинков-младший не удержался: снял с крючков в витрине пистолет с серебряной насечкой. Душман тут же оказался рядом и уселся в полушаге от Митьки, присматривая, как бы он чего не сломал или не свистнул.
Пистолет был в идеальном порядке. Он так и сверкал сталью, серебром насечек и красноватым лаком деревянных частей. Если присмотреться, на металле были видны оспинки, вроде мелких дырок на сыре. Только винт и пластинка, которыми зажимался кремень, выглядели совсем новенькими. Блинков-младший понял, что пистолет, как папин штык, почти двести лет полежал в болоте, а потом его восстановил какой-то мастер – не сам ли Виталий Романович?
