Короче, перезвонил Борису Павловичу в Питер с работы — не столько ради экономии, но чтобы поговорить без свидетелей. Впрочем, и сэкономил тоже — разговор длился больше получаса.
— Начнем с вашей жены, — сказал Борис Павлович после дежурных приветствий. — К сожалению, вы не снабдили меня фотографией, а потому я не могу судить, та ли она, за кого себя выдает.
— О такой возможности я как-то и не подумал, — честно признался я.
— Это легко исправить.
— У меня нет под рукой ее снимка.
— Найдете — отфаксуйте мне. На всякий случай. Надеюсь, никак не задел ваши супружеские чувства?
Вот чем он меня купил с начала нашего знакомства — интеллигентностью и предупредительностью, редкой в этом мире, а тем более в его бывшей организации.
— А пока будем говорить так, будто ваша жена пользуется собственным именем, а не псевдонимом. Скорее всего так и есть. Так вот, Елена Константиновна родилась в Иркутске в 1974 году. В метрике на месте отца — прочерк, мать погибла в авиакатастрофе. Совпадает?
— Один к одному, — рассмеялся я.
— Не спешите радоваться. Дальше возможны разночтения. После смерти матери Лену удочеряет пожилая бездетная чета: он — офицер, она — домохозяйка.
— Первый раз слышу.
— Продолжаю. В восьмилетнем возрасте девочка удирает из дома, ее находят и возвращают приемным родителям, но те почему-то отказываются взять ее обратно, и она попадает в детский дом, из которого тоже вскоре убегает. Мне не удалось раздобыть никаких сведений о ее жизни в течение приблизительно года, пока была в бегах. Не знаю, считать такое детство несчастным или счастливым, но она росла, как трава, без присмотра и без любви. В одиннадцатилетнем возрасте поступает в Иркутске в хореографическое училище на полное обеспечение.
Я молчал, хотя все было для меня внове: и приемные родители, и детский дом, и побеги, и хореографическое училище. Лена глухо что-то рассказывала про тетку, у которой жила, пока не уехала в Америку как полукровка.
— А кем она была записана в паспорте?
— Национальность? Русская. Как и ее мать. Что не исключает, конечно, каких-то еврейских корешков. Вполне возможно, ведь евреи были среди сибирских золотоискателей. Мы в этом направлении не копали. Если, конечно, вы настаиваете…
— Нет, теперь уже все равно. Но уехала она из России именно на еврейской волне. В семнадцать лет.
Трубка некоторое время помалкивала, я даже подумал, что нас разъединили. В конце концов Борис Павлович про-клюнулся.
— Почему в семнадцать? — переспросил он. — По нашим сведениям, она улетела в Штаты, когда ей едва исполнилось четырнадцать. И вовсе не по еврейской визе. У нее было гостевое приглашение, липовое или настоящее — не знаю. Официально она ехала поступать в Джульярд-скул в Нью-Йорке. Многим казалось, у нее есть шанс — подавала надежды, была одной из лучших учениц в Иркутском хореографическом училище, в Питере отхватила поощрительную премию на балетном конкурсе «Майя» за па-де-де Чайковского.
