И она рассказала ему о своей версии насчет акций Эй-Ти-энд-Ти, завалявшихся в ящике письменного стола. Дуглас слушал со снисходительной, скептической улыбкой, легонько подергивая золотую сережку.
Этот жест раздражал Верну.
— И ради всего святого, сними эту штуку.
— Почему?
— Я тебе уже говорила, ты с ней выглядишь как дурачок.
— Не согласен. Возможно, я выгляжу не таким, как другие, но не дурачком.
— А почему тебе так хочется казаться не таким, как все?
— Потому что я и есть не такой.
Он протянул руку и ласково погладил мать по щеке. Верна уклонилась.
— Ну, мне это кажется…
— Тебе все только кажется. А для меня все существует.
— Не понимаю я таких твоих речей. И насчет серьги не будем больше спорить. Сейчас же сними ее.
— Ладно. Зачем же кричать?
Вокруг губ Дугласа образовалась тоненькая белая полоска, а вены на висках вздулись от сдерживаемой ярости. Он отцепил серьгу и швырнул ее в угол комнаты. Она отскочила от стены и упала на светлую пластмассовую крышку клавикордов, по которой соскользнула в щель между басовыми клавишами.
Верна отчаянно вскрикнула:
— Ну смотри, что ты наделал!
— Я сыт по горло твоими приказаниями.
— Ты испортил мое пианино. Еще один счет за починку…
— Ничего с ним не сделалось.
— Как бы не так. — Она подбежала к инструменту и левой рукой проиграла гамму. Клавиши «до» и «ре» не заело, но звук стал дребезжащим. — Ты его испортил.
— Ерунда. Я это в два счета исправлю.
— Не вздумай прикасаться к нему. Тут нужен специалист.
Верна встала с вертушки и поджала губы так, словно их схватило цементом.
Глядя на мать, Дуглас подумал, что одни женщины с годами раздаются, другие съеживаются. Его мать съеживалась. С каждой неделей она становилась все меньше и меньше, и когда Дуглас называл ее старушкой, это был не ласкательный эпитет, именно такой он ее и считал. Верна была старушкой.
— Я очень сожалею, старушка.
— В самом деле?
— Ты сама это знаешь.
— Стало быть, ты пойдешь наверх и переоденешься?
— Ладно.
Дуглас пожал плечами, как будто заранее знал, что мать настоит на своем, да это было не так уж и важно, потому что у него были свои способы заставить Верну пожалеть о своем тиранстве.
— И не забудь повязать галстук.
— Для чего?
— Другие мужчины носят галстуки.
— Не все.
— Не возьму в толк, почему ты сегодня такой строптивый.
— На это можно посмотреть и с другой стороны. Приняла бы ты какую-нибудь таблетку.
Проходя мимо пианино, он провел указательным пальцем по клавишам и улыбнулся своим мыслям.
