— Но что же нам делать?
— Не знаю, — сказал Джим, — но я думаю. Если ты не против, я бы хотел подумать спокойно.
— И вот еще... — начала Мэри, но Джим уже отключился. Теперь это было легче — ее голос у него в мозгу звучал так, будто доносился издалека.
Он и правда хотел подумать. Кое-какие мысли вертелись у него в голове с того самого момента, как он начал свой путь через тело сквонка к месту расположения его мозга.
Джиму, конечно, очень повезло, что он нашел нерв, ведущий к органам зрения сквонка. Но перспектива миллиметр за миллиметром изучать песчаного цвета мостовую, пока сквонк ее чистит, привлекала его не больше, чем Мэри.
Таким образом, прежде всего надо было решить, что теперь делать — как раз то, о чем Мэри только что спросила. Второй, более важный вопрос, заключался в том, как он сам взаимодействовал со сквонком.
Скорее всего, на первый вопрос невозможно было ответить прежде, чем они найдут и осознают ответ на второй вопрос. Второй вопрос (при обычных обстоятельствах он сразу обсудил бы это с Мэри, но сейчас не стал) пришел Джиму в голову, когда он вдруг задумался — почему через глаза сквонка, сильно отличавшиеся от человеческих, он видел внутренности корабля и мостовую снаружи как человек.
Отсюда следовала интересная мысль: а глазами ли он видел то, что видел?
В «ИДруге» у него получалось использовать внешнюю металлическую поверхность корпуса как глаза. Не просто как один глаз или тысячу глаз, покрывавших поверхность, а как пару человеческих глаз. Кроме того, когда он проснулся на базе в теле корабля, то смог посмотреть сквозь непрозрачную оболочку, окружавшую его и «Охотника на бабочек».
Что-то было не так, как он изначально предполагал.
Все это возвращало Джима к вопросу о том, действительно ли он видел глазами сквонка. Как он вообще видел? Механический это процесс или физический? Может, это было что-то совсем другое?
Сама Мэри сказала, что она и ее коллеги понятия не имели о том, как на самом деле они добились его перемещения в «ИДруга». Действительно ли у него была повышена чувствительность к кораблю, или это просто, по выражению Мэри, тарабарщина — болтовня, пытающаяся объяснить то, чему объяснения пока не было?
Присутствовал ли он сам в пробах, вколотых в сквонка? Или это было просто оправдание для необъяснимой магии, позволившей сначала Раулю, а потом и ему переместить разум из тела во что-то совсем другое?
Предположим, это все-таки магия, за отсутствием более подходящего термина. Или можно назвать это внетелесной транспортировкой, чтобы уйти от понятия магии как чего-то, не имеющего рационального объяснения.
