Он кивнул.
– Да, но…
– Итак, если вам повезет, покупайте, и мы проведем рентгенографию в Цюрихе. А если что-то окажется не в порядке, вернем картину.
– Но, – твердо возразил он, – продажа должна производиться в полной тайне. Владелец говорит, что иначе он никогда ее не продаст.
– Тогда скажите, что мы сообщим голландским властям, что он стремится переправить собственность в Швейцарию. Это должно его напугать. И мы никак не нарушим закона, запомните. Я хочу сказать, что донна Маргарита не подчиняется голландскому налоговому законодательству.
Ему понадобилось время, чтобы переварить мои слова; затем он медленно кивнул и улыбнулся.
– И это говорит человек, который утверждает, что ничего не понимает в искусстве.
– Я говорю о законах, а не об искусстве.
– Да, конечно, – он встал и вновь наполнил свою рюмку.
Я спросил:
– А больше ничего на горизонте не просматривается?
– Вы имеете в виду какую-нибудь покупку? Ничего, что могло бы вас заинтересовать. Впрочем, могу порекомендовать одну – две небольшие картины постимпрессионистов. Papier print – как вы это называете?
– Картинки на стену?[3]
– Да. В каждом музее есть стены, и на эти стены нужно вешать картинки. Потом их можно заменять. И всегда находится кто-то, кому они нравятся. В Никарагуа они могли бы стать звездами экспозиции. – Он чуть пожал плечами. – Очень жаль, что приходится ехать так далеко, чтобы полюбоваться тем, что нам удалось собрать. Сезанн, мой Ван Гог…
Его Ван Гог! Он уже нашел его, купил и повесил на стену. Я надеялся, что рентгеновское обследование покажет, что картина не подлинник; не дай Бог, если окажется не так.
Пришлось слегка сменить тему.
– Полагаю, в Голландии хватает хороших картин.
– Да, но не на продажу. И знаете почему? Это связано с историей двух войн. Вы же помните, в 1914 году голландцы не воевали, их даже не оккупировали. Они оказались нейтральной землей между Германией и Британией. В результате вели дела с обеими сторонами и делали деньги, большие деньги. После войны многие деловые люди, сколотившие состояния в этой неразберихе, вложили их в произведения искусства. Это было мудрым решением. Так образовались крупные частные коллекции.
Анри поерзал в кресле и расстегнул единственную пуговицу жилета; возможно, температура в комнате подпрыгнула еще на несколько градусов. Моя рубашка стала похожа на грязное посудное полотенце. Он продолжил.
– Но в 1940 году вторжение все-таки состоялось. И вслед за танками пришли эксперты по искусству. Собирать коллекции для Гитлера, для Геринга и даже для Гиммлера. К несчастью для голландцев, они оказались честными – на свой манер. Они говорили: «Мы хотели бы купить картину Вермейера, что висит у вас на стене. Мы понимаем, что она стоит четыреста тысяч гульденов. Вот вам четыреста тысяч гульденов в оккупационных банкнотах вермахта. Надеемся, вы не возражаете против продажи?» – И владелец отвечал: «Да, naturellement!»
