– Пригласить ее? – переспросил я. – Но если войдет она, то леопард зайдет следом за ней.
Услышав это, она слегка побледнела и еще крепче прижала к себе ребенка. Но затем откинула голову и спросила:
– А он опасен? Этот ваш леопард?
– Нет, если вы с дочерью будете держаться от него подальше, – сказал я. – Но для того чтобы войти в дом, ему придется пройти мимо ваших псов, а вот это действо просто трудно себе представить.
– А мне не трудно, – спокойно сказала она. – Они будут слушаться моей команды.
Они с дочерью подошли к открытой двери и вышли на улицу. Я последовал за ними.
– Заходите! – крикнула она девочке и Санди. Конечно же, девочка не шевельнулась и ничего не ответила, а уж Санди тем более.
– Все в порядке, – сказал я девочке. – Можете входить. – Я повернулся к женщине. – А вам лучше последить за собаками.
Девочка уже двинулась к дому, но Санди все еще оставался на месте. Заметив, что он не идет за ней, она повернулась к нему. Пришлось мне идти за ними обоими.
– Пошли, – сказал я. Взяв Санди за шкирку, я повел его к дому. Он подчинился – немного неохотно, но все же подчинился. Собаки, оказывавшиеся ближе всего к нему, при нашем приближении старались отползти назад, те же, что лежали подальше, скулили и старались подползти как можно ближе, натягивая поводки, скаля зубы и тяжело дыша.
– Лежать! – скомандовала женщина с крыльца, и, услышав ее голос, я понял, что, будь я собакой, то незамедлительно сделал бы так, как она приказывает. В мягком сопрано теперь слышались острые как нож нотки. Этот голос колол и резал. Он был отчетливо слышен, хотя она вроде бы говорила совсем негромко:
– Ну-ка, все вы – лежать! Тихо!
Собаки следили за девочкой и Санди – я буквально ощущал их частое влажное дыхание, – но с земли не вставали и лежали молча.
Мы все вошли в дом, и женщина закрыла за нами дверь. Стоило двери закрыться, как одна из оставшихся на улице собак негромко тявкнула. Женщина снова открыла дверь и выглянула наружу. Теперь все было тихо. Она снова закрыла дверь, и на сей раз тишину больше ничто не нарушало.
– Привет, – сказала она девочке. – Меня зовут Мэри Уолкотт, а это моя дочь Уэнди.
Девочка – моя девочка – ничего не ответила. На лице ее застыло выражение, судя по которому она просто не поняла того, что ей сказали, но которое на самом деле, как мне было прекрасно известно, свидетельствовало лишь о том, что она упрямится.
– Она не говорит, – объяснил я женщине. – То есть, она умеет говорить, но просто не любит – думаю, это частично из-за потрясения. Но она слышит и понимает вас, это точно.
