Никто, однако, не смеялся. Жюль был в бешенстве, Мишель старался успокоить его.
Королевский прокурор не на шутку рассердился. Как можно не оценить столь тонкую игру слов? Слава Богу, рядом оказался комиссар полиции; он хохотал во весь голос, будто стараясь за тех, кто упорно молчал. Надо признаться, что вид у него был довольно глупый. Но, тем не менее, комиссар спас положение: прокурор остался доволен.
— Итак, продолжим.
— Мы заметили, — снова заговорил Мишель, — что ни один кирпич не сломан. Ясно, что чья-то преступная рука подстроила крушение.
— О чем он говорит?
— Он говорит, — вмешался секретарь суда, — о том, что катастрофа не совсем случайна.
— Вы хотите убедить нас, молодой человек, Бог знает в чем… Провести правосудие, обвести вокруг пальца магистрат.[73] Как вам в голову могло такое взбрести?! Это же пренебрежение общественной моралью!..
— Месье, — прервал его тираду Мишель, — мы говорим лишь о том, что увидели, придя сюда три часа назад. Я ничего не выдумываю!
— Три часа назад! Знаете ли вы, несчастный, что можно сделать за три часа? Почему вы не явились сразу же?
— Мы явились.
— Так, может быть, я не прав? Может быть, я ошибаюсь?
— Кажется, так оно и есть, месье! — сказал Жюль.
— Вы издеваетесь над представителем власти, ни в грош не ставите правосудие, дерзкие чудаки. Существуют законы, и очень скоро вы на себе ощутите их железную длань.[74]
— Пойдем отсюда!
И вся процессия вслед за господином Онезимом де ла Перваншером удалились.
— Мы отомстим за себя, Жюль.
— Несомненно. Но мы отомстим сами.
— Надо найти доказательства. Сейчас я ухожу, хочу все хорошенько обмозговать, составить план. Отправляйся на встречу и будь счастлив, Жюль.
— Спасибо друг. Я чувствую, что все будет хорошо.
— Кстати, об угрозах прокурора забудь. Не обращай на них внимания. Это одни разговоры.
Визит Жюля к Дельтурам. — Встреча с Анной. — Спасенная благодарит спасителя.
Жюль отправился на улицу Клавюрери, номер девятнадцать. Вошел в дом, чувствуя, что не совсем здоров. Впрочем, нет худа без добра: если бы он не был несколько простужен, назойливые мысли вновь взяли бы его в тиски и действительно свели бы с ума — опять опасения, нерешительность, отчаяние.
Жюль, едва владея собой, позвонил, служанка открыла дверь и впустила его в гостиную. Комната представляла собой совершеннейший образец провинциального салона. На камине — часы и скверной работы вазы, над ним — вышивка в серых тонах, мебель обита давно уже не новой ярко-желтой камчатной тканью;
