Голос Магнуса дрожал, две крупные слезы выступившие на ресницы, медленно покатились по его щекам.
Уже забрезжил рассвет, в окно заглянули первые лучики солнца.
- Ах! Если он умрет, это будет моим позором! - сказал король.
Магнус молча приклонил колено, чтобы поцеловать ему руку.
Густав-Адольф взял перо, намереваясь написать приказ, но, вдруг бросив его, сказал:
- Нет! Господин де ла Герш сам рисковал без оглядки, чтобы спасти Маргариту, потому и я тоже сам лично должен спасти его!
- Ах, какой король! - восхитился Магнус. - Ради такого и сто тысяч человек готовы будут умереть!
И Магнус взглянул на часы.
- Да, - согласился Густав-Адольф, перехватив этот взгляд Магнуса, полный тревоги. - Скоро семь. Мы будем вовремя!
- Сир! Предоставьте мне скакать впереди! Я буду всюду кричать: "Служба Его величества короля!". Мы загоним трех или четырех лошадей, и мы прибудем в срок!
- На то Божья воля! - сказал король.
Он позвал капитана гвардейцев.
- Чтобы через час отдали сигнал "седлать!", - распорядился король. - И два полка отправить в Эльфснат. Потом ждать новых приказов. Я уезжаю.
- Один?
- Один.
Шведская армия была приучена к строгой дисциплине и так привыкла к быстрым сбором и передвижением короля, который то и дело отдавал приказания лично и действовал как солдат, что офицер поклонился в ответ без вопросов.
Через три минуты два всадника во весь опор мчались по Карлскронской дороге.
Магнус, пригнувшись к шее лошади, скакал впереди. На местах смены лошадей он кричал громовым голосом, превращая в королевского слугу каждого форейтора и батрака, и, точно молния, Густав-Адольф и его спутник уносились дальше по дороге в Карлскрону.
Магнус молчал, но его тревожный взгляд все время отмерял высоту солнца над горизонтом. Случись что-либо непредвиденное: затор на дороге, любая другая задержка - и голова Армана-Луи упадет.
Еще совсем рано утром славные жители Карлскроны увидели, как рабочие занимались сооружением эшафота перед государственной тюрьмой. Вскоре патрульные подразделения солдат, принадлежавшие различным армейским корпусам, выстроились вокруг небольшой площади, расположенной между тюрьмой и садами королевской резиденции. Разнеслась молва о предстоящей казни, и многочисленная праздношатающаяся публика, как набежавшая морская волна, заполнила все места на площади, где не стояли солдаты. Слух донесся до городских окраин, и толпа запрудила все подступы к месту казни.
Небезызвестный Франц Крес сновал в толпе, уверяя незнакомых людей, что душа особы, которую предадут карающей руке палача, - чернее, чем душа сатаны. Холодок ужаса распространялся по тесным рядам собравшихся обывателей. Франц Крес задумчиво покачивал головой, поднимая глаза к небу и переходил к другой группе людей.
