– О чем же, по-вашему, мы должны говорить?
– Чего-чего, а тем хватает. Вы могли бы поговорить, например, обо мне.
– Действительно, лучшей темы не найти, – улыбнулась Франсуаза.
– Вчера вы усомнились в том, что она меня любит, – почему бы вам не затронуть этот вопрос?
– Сударь, меня это не касается.
– Перестаньте ломать комедию. Поздновато изображать из себя образцовую сестру милосердия. Кстати, вот вам загадка: какая связь между вами и ртутью?
– Вы сами знаете.
– Нет, я имею в виду связь мифологическую: что у вас общего?
– Понятия не имею.
– Ртуть – металл Меркурия[4], бога-вестника. А какая у Меркурия эмблема? Кадуцей!
– Эмблема медицины.
– Да, вашей профессии. Одна и та же эмблема у вестников и у врачей. Интересно, почему?
– Иные вести исцеляют.
– А иные медсестры-вестницы так далеко зашли, что, руководствуясь мифологическими соответствиями, норовят передать весть посредством ртути-Меркурия. Жаль только, что из этого ничего не вышло.
– Этим совпадением я еще воспользуюсь.
– А я думал, вы так и замышляли.
– Вы меня переоцениваете.
– Действительно. А вы не перестаете меня разочаровывать. На первый взгляд такая умница-разумница, а копнешь поглубже – обычная тупая деревенщина. Я вас оставлю, можете читать, хотя надежд на ваши умственные способности я больше не возлагаю. Завтра день рождения Хэзел, не забудьте ее поздравить.
Франсуаза выжидала до полуночи. Когда в доме воцарилась полная тишина, она принялась за работу.
– Посмотрим, какова на деле хваленая освободительная и спасительная сила литературы, – усмехнулась она.
Мебель в пурпурной комнате была массивная и тяжелая – с места удалось сдвинуть только стол, за которым Франсуаза ела; она переставила его к стене.
В этой комнате, как и во всех помещениях в доме, было только одно окно, маленькое, расположенное под самым потолком. Франсуаза взгромоздила стул на стол, но до окошка было еще далеко. Тогда она, как и задумала, принялась за книги.
Начала она с самых больших и толстых томов, чтобы соорудить на стуле надежный фундамент, – лучше всего подошло для этой цепи полное собрание сочинений Виктора Гюго. За ним последовали сборники поэзии барокко, и Франсуаза мысленно возблагодарила Агриппу д'Обинье. На «Клелию» мадемуазель де Скюдери лег Мопассан, но строительнице даже в голову не пришло, сколь дико такое соседство. Следующими ступенями анахронической лестницы стали святой Франциск Сэльский, Ипполит Тэн, Вийон, мадам де Сталь и мадам де Лафайет (Франсуаза с удовольствием подумала, что эти две знатные дамы были бы счастливы оказаться вместе), «Письма португальской монахини», Оноре д'Юрфе, Флобер, Сервантес, «Гэндзи-моноготари», Нерваль, елизаветинские сказки леди Амелии Нортумб, «Провинциальные повести» Паскаля, Свифт и Бодлер – все, что почитала своим долгом прочесть образованная, деликатная и чувствительная барышня начала века.
