— Откуда здесь чаю взяться, — так же, как и я, машинально ответила она.
Я вначале не обратил внимание на ее ответ, но вдруг меня как током ударило. И я продолжил разговор, не меняя тональности:
— Соскучился я уже по благам цивилизации.
— А я так давно привыкла, по мне и так хорошо, — в тон мне ответила она.
Ваня, не понимая, о чем идет разговор, смотрел на нас во все глаза, и только его удивление заставило Сапруниху понять, что мы забрели не совсем туда, куда ей хотелось. Однако слово не воробей, вылетело — не вернешь.
— Да, — сказала она, — только это было так давно, что я почти все забыла.
— Вы из какого года сюда попали?
— Из тридцать седьмого, — ответила она, не уточнив века.
— Девятьсот или восемьсот?
— Конечно девятьсот, а ты-то сам откуда?
— Оттуда же, только на семьдесят лет позже.
— Ишь ты! — вежливо, но без особого волнения сказала она. — Поди, у нас все уже поменялось?
— Конечно, семьдесят лет — это очень много.
— Да, конечно. Сажать-то хоть перестали?
— Перестали.
— Ну и, слава Богу. А то так страшно было жить, что хоть куда сбежишь.
— Вы что, сюда бежали от репрессий?
— От чего? — не поняла она.
— От ареста.
— Нет, я сюда попала уже после ареста, из лагеря. Вроде как там умерла, а сама здесь оказалась. Ученая у нас в Дальлаге была, мы с ней в одном лагпункте вместе срок тянули, такая умная женщина! Нескольким зекам помогла от Советской власти сбежать, а сама, бедняга, там осталась. Что с ней случилось, одному Богу известно!
— По пятьдесят восьмой сидели? — назвал я самую популярную политическую статью сталинского уголовного кодекса.
— Точно, а сам говоришь, что у вас не сажают!
— Тот кодекс давно отменили, а статья в народной памяти осталась. Теперь, то есть не теперь, конечно, а в мое время, о тогдашних незаконных арестах говорят открыто. Правда споры идут, сколько людей пострадало, кто считает что десятки миллионов, кто десятки тысяч.
— Я этого не знаю, только много нас было, очень много.
— У нас теперь строй поменялся, кончилась власть советов.
— И хорошо, пусть народ хоть вздохнет спокойно. Нельзя долго жить в такой жестокости. Никаких людей на такие Голгофы не хватит. Я и то стараюсь все забыть. Таких ужасов насмотрелась, каких даже тут не увидишь.
— Как же вы здесь выжили, ведь совсем другое время, все другое?
— Ничего, жизнь не хуже, чем там у вас, работай и проживешь. Есть, конечно, свои минусы, а так что же, Русь всегда Русь. А радиво я и тогда не уважала и здесь без него обхожусь.
