— Так откуда у меня дети, когда я не женатый? — возразил Фома.
— Будут. Купишь коня, лаковый фаетон, наденешь хромовые сапоги, все девки твои будут! Выберешь самую справную да ласковую!
Видимо предложение было такое заманчивое, что Фома несколько минут молчал, воображая все прелести богатой жизни. Наконец, вздохнув, согласился.
— Ладно, коли так. Только, Сашка, это ты за все перед Богом в ответе. Мое дело сторона. Так и на страшном суде скажу: «Знать ничего не знал, ведать не ведал»!
— Скажешь, милый, скажешь. Ты только меня слушай, и все будет хорошо.
— А сирота-то какова из себя, хороша? Не жалко давить-то будет?
— Чего тебе до нее, барышня, как барышня. Одна видимость, а не девка.
— Ну, тогда что, тогда ладно, тогда я согласный.
— Вот и хорошо, а теперь давай спи, нам рано вставать.
Заговорщики замолчали, а я проснулся окончательно. Долго лежал, ни шевелясь, терпя несносный зуд. Только было собрался почесаться, как Фома опять поднял голову:
— А ты меня, Сашка, не обманешь?
— Вот те крест, не обману, — сонным голосом ответил коварный искуситель, — ты ж мне, Фома, как родный брательник!
Фома наконец унялся и тут же захрапел. Сашка лежал вытянувшись, и чувствовалось, что он еще не спит. Не спал и я, не представляя, что мне делать с этими уродами. В том, что неведомый Сашка непременно наломает дров, можно было не сомневаться. И неведомую сироту задушит, а затем убьет и своих подельщиков.
Я повернулся к своему больному и потрогал его лоб. Он был холодным, а сам Пантелей дышал ровно, без всхлипов.
«Хоть одному сумел помочь», — подумал я и ненадолго задремал. Окончательно я проснулся, когда начали вставать извозчики. Сашку и Фому среди обитателей ночлежки узнал сразу. Первый был невысокий крепыш с растрепанными бакенбардами и до рыжины прокуренными усами, второй — крупный детина с детским глупым лицом.
Мужики готовились к выходу на работу, толклись, мешая друг другу. В комнате сразу сделалось тесно, и повис густой махорочный дым. Мое неожиданное появление привлекло внимание постояльцев. Евсей объяснил товарищам, кто я такой, и те, бросив на новоявленного лекаря несколько любопытных взглядов перестали обращать на меня внимание. Мой больной за ночь настолько оклемался, что тоже попытался было встать. Однако был еще так слаб, что смог только сесть и слабо улыбнуться.
Я наклонился к Евсею и тихо спросил, не сможет ли он раздобыть мне на время верхнее платье и какую-нибудь шапку. Просьба была не самого лучшего тона: лишней одежды у этих бедных людей явно не водилось. Однако мой знакомец только спросил:
