Окно выходило в сад. Из него была видна лужайка, и на дорожке, по ту сторону этой лужайки, Кулугин увидел Надю, гулявшую с француженкой-мадам. В то время как он заглянул в окно, они зашли за густую чащу кустов и исчезли, но он видел их и не мог ошибиться.
– Граф, – вырвалось у него, – да Надя со своей мадам у вас. Я сейчас видел их в саду. Они зашли вон за те кусты.
– Послушайте! – добродушно и весело рассмеялся Феникс. – По-вашему, все у меня: и медальон, и ваша возлюбленная. Однако вы и впрямь сильно увлечены ею, что она вам всюду мерещится.
– Да не мерещится, а я видел ее своими глазами у вас здесь, в саду.
– Говорят, влюбленные близки к сумасшествию – берегитесь!
– Неужели же мне показалось только?
– Все может показаться... Однако бросим пустяки и давайте говорить серьезно! Пройдемте сюда! – и граф Феникс поднял тяжелую портьеру, занавешивавшую дверь в соседнюю комнату, которая выходила окнами на противоположную саду сторону дома.
Кулугину хотелось остаться в столовой, чтобы глядеть в сад, ожидая, не появится ли там вновь Надя.
– Милости прошу! – настойчиво повторил граф.
Надо было повиноваться – иначе показалось бы неучтиво.
«Если она действительно у него, – сообразил Кулугин, – и если он скрывает это, то все равно настойчивостью и насилием я ничего не поделаю. Будем ладить с ним миром!..» – и он поспешно прошел в дверь.
Граф вошел за ним и опустил портьеру.
– Мне надо, чтобы вы устроили мне одну вещь, – начал он, усадив Кулугина и понижая голос. – Вот в чем дело...
«Да, – думал Кулугин, – ведь если бы Надя теперь была у него, то есть если бы он имел возможность взять ее к себе от Елагина, то незачем было бы ему заставлять меня доставать у нее, пока она была у Елагина, медальон. Она взяла бы его с собой сюда... Ничего не понимаю!»
А в это время Феникс объяснял ему свое дело, и Кулугин, думая о Наде, слушал все-таки и понимал, чего от него требуют.
– Так вот, – заключил граф, окончив свое объяснение, – согласны вы быть моим помощником? Кулугин на все согласился.
Потемкин был не в духе, то есть сидел у себя в кабинете в халате, небритый, никуда не ездил, никого не принимал и никого не хотел видеть. Тем не менее большая круглая приемная Таврического дворца с утра наполнялась народом, искавшим случая «поклониться» светлейшему. Старые и молодые люди в военных и придворных мундирах толпились тут, шептались и, когда дежурный офицер объявлял, что и сегодня приема не будет, расходились неудовлетворенные. Третий день уже продолжалась эта хандра Потемкина.
