– От кого? Можешь мне сказать?
– От Тано Грека.
Монтальбано удивился, хоть и не показал виду. Гаэтано Бенничи по кличке «Грек» Грецию не видал даже в подзорную трубу и об Элладе знал ровным счетом столько же, сколько чугунная заслонка, а прозвали его так из-за одной определенной наклонности, которая, как утверждала народная молва, высоко ценилась близ акрополя. За плечами он имел по меньшей мере три убийства, в своем кругу занимал место всего ступенькой ниже, чем самые-самые, но то, что он работал в зоне Вигаты и окрестностей, известно не было, здесь оспаривали территорию семьи Куффаро и Синагра. Тано принадлежал к другому приходу.
– А Тано Грек, он-то какое касательство имеет к нашим местам?
– Что за дурацкие вопросы ты задаешь? Что ты тогда за сыщик хренов? Не знаешь разве: есть уговор, что для Тано Грека не существует мест, не существует зон, когда дело идет о женском поле? Ему дали контроль надо всем бабьем на острове.
– Впервые слышу. Давай дальше.
– Часам что-то к восьми вечера подъехал этот, ну, инкассатор, сегодня у нас был день платежей. Берет у меня бабки, но не отъезжает, как обычно, а, наоборот, открывает дверцу машины и велит мне залезать.
– А ты?
– Я испугался, меня аж холодный пот прошиб. А что поделаешь? Залез, и он поехал. Короче, едет по шоссе на Фелу, останавливается через полчаса пути…
– Ты спрашивал, куда едете?
– Ясное дело.
– И что он ответил?
– Тишина, будто я и рта не раскрывал. Через полчаса высаживает меня в каком-то месте, где ни одной живой души, показывает на тропинку, мол, иди. Кругом – пустыня. Вдруг, черт его знает, откуда он только вылез, стоит передо мной Тано Грек. Меня чуть кондрашка не хватила, чувствую – ноги не держат. Ты пойми, не трусость это, но на нем-то пять убийств.
– Как это – пять?
– А что, у вас сколько значится?
– Три.
– Никак нет, пять, это я тебе гарантирую.
– Ладно, давай продолжай.
– Я тут же в уме принимаюсь соображать. Раз платил я всегда регулярно, тогда думаю, Тано хочет поднять цены. На дела пожаловаться не могу, и они об этом знают. Однако нет, ошибся, не в деньгах был вопрос.
– Чего ему тогда надо?
– Даже не поздоровавшись, спрашивает, знаю я тебя или нет.
Монтальбано решил, что чего-то не понял.
– Кого ты знаешь?
– Тебя, Сальво, тебя.
– А ты ему что?
– А у меня от страха поджилки затряслись, и я ему отвечаю, что тебя знаю, конечно, но больше так, с виду, здрасьте и покеда. Он на меня глядь, – глаза у него, точно тебе говорю, как у статуи какой-нибудь, мертвые и в одну точку уставлены, – потом голову назад закинул, хохотнул и меня спрашивает, а не хочу ли я узнать, сколько у меня волосинок в заднице, плюс-минус две. То есть дает понять, что ему известна вся моя автобиография с рождения и до самой смерти, будем надеяться, нескорой. А потому я – глаза в землю и молчок. Тогда он и велел передать тебе, что желает с тобой повстречаться.
