Да, Володя был прав. Он рассказал мне много интересного и, кажется, даже больше, чем я ожидала услышать.
Еще когда он впервые упомянул об украденных рисунках старых мастеров, у меня стали возникать какие-то пока очень смутные, но неотвязные мысли.
«Рисунки, рисунки, — думала я. — Очень ценные рисунки, но главное — очень редкие! Ведь совершенно прав был Володя еще тогда, в ресторане, когда говорил, что количество произведений, написанных одним художником, ограничено, а количество покупателей на эти произведения с каждым годом растет. А если так, то конкуренция среди этих покупателей очень жесткая, и жертвы, которые они готовы принести для получения заветного предмета, могут быть очень велики».
Это одна сторона дела. Другая сторона заключалась в том, что как бы ни была велика денежная сумма, все-таки мотив, побуждающий отдать свой орган постороннему фактически человеку, на мой взгляд, должен был оказаться сильнее денежного. Ладно бы еще этот Шульцман приходился донору родственником. Хоть дальним. Так ведь нет! Ни жена, ни дочь даже не знакомы с ним. А если так, то — с какой стати? Это ведь не кусок колбасы в магазине, чтобы так просто прийти и купить его.
Да, мотив должен быть более сильным.
Теперь предположим, что этот самый донор был коллекционером. А что? Ничего невозможного в этом нет. Ведь Вера сама говорила о том, что, отдыхая в санатории, ее отец встретил своего знакомого. А на какой почве человек мог познакомиться с Щульцманом? Очевидно, либо на почве покупки старинных редкостей, либо по проблемам ростовщичества…
Тут в стройный ряд моих рассуждений неожиданно ворвалась совсем новая струя. А что, если донор отдал почку Шульцману в качестве расчета за долг? Черт возьми, а ведь это тоже вполне вероятно! Хотя тут и нельзя было говорить о полной добровольности, но… А с другой стороны, ведь Шульцман давал деньги не просто так, он брал залоги. С какой же радости человек будет отдавать свою почку, когда он может рассчитаться стоимостью залога? Нет, что-то тут не вязалось.
Я продолжила прерванные рассуждения. Будем считать, что донор познакомился с Шульцманом все-таки не на почве ростовщичества, а на почве антиквариата. Предположим, он коллекционировал картины. И, предположим, он питал особо нежные чувства к старым мастерам. Наверняка он на собственном опыте мог не раз убедиться, как трудно приобрести творения этих мастеров в частную собственность. Особенно — подлинные.
