Оказавшись в коридоре, я остановился в нерешительности, не зная, что делать. После минутного колебания я решил вернуться обратно в сумрачную больничную палату, где провалялся весь день. Я снова нырнул в свое болото и стал думать о том, что сказал Вернон о своем друге в Британском музее. Этот друг мог лишь заметить подлог, но с уверенностью сказать, подлинная вещь или нет, был не в состоянии. Мне подумалось, что люди подобны древним документам: можно заметить в них ложное, но не подлинное, и это обрекает нас на жизнь в постоянном сомнении.
Вскоре я услышал, как Элен спускает воду в ванной. Я был уверен, что она махнула на меня рукой и пойдет успокаивать Фрэн, и почувствовал горечь и боль, но тут дверь спальни отворилась.
– Клод? Господи, ну и темнотища тут!
Приоткрыв глаза, я смотрел на нее. Она была до подмышек закутана в полотенце, другое было закручено на голове в виде нелепого тюрбана. В таком виде она казалась выше ростом и похожей на королеву, предводительницу племени. Ее крупный силуэт поплыл сквозь сумрак комнаты к шторам.
– Оставь как есть! Я хочу, чтобы было темно.
Элен слегка пожала плечами и поплыла обратно. Я наблюдал за ней и чувствовал себя больным, смотрящим на сиделку, или ребенком, смотрящим на мать. Она представлялась мне основой и средоточием моего мира. Когда она села на краешек кровати и принялась гладить меня по волосам, я не отшатнулся.
– Скажи мне, что с тобой, Клод. Облегчи Душу.
Прикосновения ее руки были такими ласковыми, что у меня слезы подступили к глазам. Подозрение в предательстве вызывает те же чувства, что любовь: ту же боль и невозможность потери. В тот момент я любил ее.
– У тебя есть любовник?
Элен подняла голову в тюрбане и тихо рассмеялась:
– Нет конечно!
– Почему же ты просто не сказала мне этого, когда я тебя спрашивал?
– Потому что это нелепо! – Она посмотрела на меня, внезапно посерьезнев. – А еще я была сердита на тебя. Иногда ты можешь очень сильно обидеть, Клод.
Слушая ее, я чувствовал, что люди вовсе не похожи на древние манускрипты. Они могут быть полны сочувствия и тепла и потому внушать доверие. Ее ласковый смех, прикосновение, доброта, звучавшая в голосе, развеяли все мои сомнения. Это я был настоящий предатель. По моей вине наша любовь дала трещину. Теперь я понял, что начал сомневаться в ней после того, как посетил в Сохо квартал красных фонарей, что с такой легкостью утаил от нее.
– Не знаю, почему мне это взбрело в голову. – Слезы облегчения полились у меня из глаз. – Это случилось тогда, прошлым вечером, когда ты защищала Вернона, мне показалось, ты пытаешься сказать мне…
