Сами мы жили на большой, величественного вида ампирной вилле. Она была настолько роскошной, просто по-королевски роскошной, что даже мне самому часто становилось не по себе, когда я только въехал в нее. Мне тогда едва исполнилось тридцать, и каждый раз, подходя к дверям, я оглядывался, нет ли поблизости представителей закона. (Людям, занимающимся торговлей антиквариатом и недвижимостью, часто приходится идти на сделки с совестью – это издержки профессии.) Потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть к тому, что это действительно моя вилла.
Она располагалась близ дороги, и к ней вел полукруглый подъезд, где я тем вечером и остановил, как обычно, свою машину.
Теперь постарайтесь представить, что вы со мной. Постарайтесь услышать, как это слышал я, тихое урчание мотора «рейнджровера» и хруст гальки под колесами, звук, в котором столько от Англии, от богатства и счастья, от домашнего уюта. Теперь вы слышите стук надежной тяжелой двери. Высокий мужчина средних лет идет к дому. У него седеющие волосы, достаточно длинные, чтобы придать ему сходство с художником, и тонкий, как нож, нос. Костюм и старинный «Филипп Патек» на руке дают представление о его богатстве.
Ни за что не скажешь, что в кармане безукоризненного костюма у этого типа лежит подобная литературная находка или что он вообще интересуется книгами. Глядя на то, как он плавно скользит в чересполосице теней, двигаясь с непринужденностью человека, который никогда не знал поражений, естественней подумать, что это просто очередная акула бизнеса.
На освещенном крыльце он останавливается и, обернувшись, смотрит в сторону парка, вертя кольцо на пальце. На мгновение в его глазах появляется выражение тревоги и усталости, даже, может быть, боли. Он перестает играть с кольцом и легко касается желудка.
Он успокаивает себя и входит в дом. Синева в небе сменяется тьмой.
Элен была на кухне. Соблазнительно пухленькая, когда мы поженились, теперь она превратилась в грузную женщину с тяжелой постменопаузной грудью. Она не пользовалась косметикой, не подкрашивала седеющих волос и ходила в неизменных бесформенных юбках и мохнатых свитерах. По причине этих перемен, а не вопреки им, какие-то чувства к ней еще тлели на пепелище моего среднего возраста.
Когда я вошел, она отложила книгу, которую читала, и плавно скользнула мне навстречу с величественностью крупной женщины. Обняв меня, она положила голову мне на плечо, словно собираясь заплакать или заснуть. Ее голос был нежен.
