Мои подопечные пришли и сели рядом, и я не мог избавиться от ощущения, что они знают. По тому, как Перси повернул ко мне голову, какими печальными глазами смотрел на меня Трелони, как Каслриг забрался мне на колени и нежно прислонился головой к моей груди, ясно было, что они точно знали, что мне пришлось пережить и что еще предстоит перенести.
Потрясение от изгнания – это потрясение от перемены всего. Весь мир гибнет, а с ним и личность. Это поразительно, понимаете, что испытываешь такую тяжесть от одиночества и перемен.
Музыка – поразительная вещь.
Не считая людей, с которыми я заговаривал в барах, и той проститутки, я первые несколько недель жизни в Неаполе по-настоящему ни с кем не соприкасался. Укрывшись высоко на холме, одинокий в своем разрушающемся палаццо, я начал чувствовать себя великаном-людоедом из сказки, чего-то ждущим без всякой надежды. Поздно ночью, когда все закрывалось, я возвращался домой и поднимался под эхо своих шагов по мраморной лестнице, мысленно представляя себе жену. Как ей понравился бы этот дом! И Фрэн тоже… но бессмысленно думать об этом. Они никогда не увидят этот дворец.
Уже тогда я знал это. Тем не менее, поднимаясь по ступеням, я ловил себя на том, что воображаю то одну, то другую лежащими на кушетке в огромной парадной зале, чудесным образом ждущих меня и задремавших в ожидании или устремивших невидящий взор на расписной потолок. Но вместо них меня встречали лишь мои подопечные: Трелони радостными прыжками, Каслриг воплями, Перси, неуклюже подскакивая и хлопая подрезанными крыльями. Почему-то сама их привязанность ко мне, казалось, только усугубляла пустоту дома. Я часто не спал всю ночь. И думал, что одиночество погонит меня обратно в Англию. Потом я встретил Паоло.
Паоло работал в довольно снобистском баре у самого подножия моего холма. Ему было только тринадцать, поэтому я сообразил, что в конце лета он пойдет в школу и не будет работать в баре. Может, потому, что он выглядел младше своего возраста, он, казалось, старался изображать взрослого. Видя, как он несет сразу пять тарелок со спагетти или крутится за стойкой, словно приготовление каппуччино требует навыков восточного единоборства, можно было подумать, что он не один год работает официантом.
Когда я в первый раз попытался заговорить с ним, он был очень сдержан, почти груб. Узнав, что я из Лондона, сказал, что да, Лондон хороший город, но никогда не сравнится с Неаполем. И с этими словами гордо удалился, настоящий маленький мужчина. В моем-то возрасте и со всеми моими достижениями меня осадил ребенок. Он, конечно, не должен был знать. Одиноких людей, чья обитель – молчание, слова легко оскорбляют.
