Маржанка только вздохнула.
— Если бы вы соизволили принять участие в поисках, — она кивнула на спешивающихся золотых гусар, — в миг бы нашли, ей-богу.
— К превеликому моему сожалению, — заметил так и не представившийся кавалер, — служба королевская требует от них совсем иного послушничества. Однако спешу обрадовать вас, милая пани. Очень скоро, вернее всего — через пять дней, подойдет сюда крепкая дружина. Достанет у нее сил и укрепить оборону этого форпоста истинной веры на востоке, и прочесать степь окрест.
Маржанка всплеснула руками:
— Хозяин всегда говаривал, что Жигеллонам не надобно иной помощи от короля, кроме его благоволения.
Кавалер поморщился. Видно было, что не хочет он говорить о таких серьезных вещах с молоденькой девицей, волею случая ставшей хозяйкой усадьбы.
— Не станут же Жигеллоны противиться прямому королевскому указу, полагаю? Соответствующая грамота у меня есть. Сейчас для Польши наступило время великих потрясений, негоже шляхте вспоминать не к месту о своих вольностях, рвать державу на части пред лицом подступающих ворогов.
— И кто же это подступает к коронным землям? — спросил вдруг густой басистый голос.
Кавалер излишне резко и порывисто развернулся на каблуках и уставился в лицо говорившему. Перед посланником стоял высокий и удивительно худой пан в простой рубахе, на которую небрежно накинут был дорогой дублет.
К уголкам губ, скрывавших ехидную улыбку, свешивались жидкие черные усы. На затылке задорно топорщился непокорный вихор.
— С кем имею честь, любезный государь? — осведомился посланник, постукивая убранными в перчатку пальцами по сабельному эфесу.
— Обращение, достойное королевского посланника, требует прежде назваться вам, милостивый государь. — Высокий оглядел прибывшего с эскортом пана с ног до головы. — Назваться государевым человеком может всякий.
Среди сопровождающих посланника произошло движение, звякнул высвобождаемый из ножен клинок, грозно затопорщились из-под шишаков усы крылатых гусар. Эта публика давно привыкла к самоуправству и наглости шляхты, не раз и не два приходилось им силой давать понять, что, несмотря на все вольности, Ржечь Посполита есть единое и нерушимое государство, покорное монаршей воле.
Кавалер, в лицо которого кинулась краска, тем не менее быстро взял себя в руки.
— Мое имя — Ходкевич, ваша милость. Должно быть, запамятовал я в долгой и трудной дороге, что до сих земель не всегда быстро доходят столичные вести. Прошу прощения у хозяйки здешней за свою оплошность, достойную мужлана нерадивого.
