«Tous les poetes et troubadours chantent les chansons d'amour…» — успел разобрать Геласий. Золотистое одеяние дамы вдруг обрело медно-коралловый цвет, она грациозно изогнулась и… исчезла. И только медовые отблески еще мгновение мерцали на том месте, где она только что находилась; но вскоре тоже растаяли.
— Изыди, Сатана, изыди! — Взволнованный Геласий пал ниц перед иконами, усердно молясь. — Помилуй меня, Господи, отведи искушение прочь! Отче наш, не попусти на меня и край мой искушение или скорбь свыше силы нашей, но избавь от них или даруй нам крепость перенести их с благодарением….
Ванильная ласка тончайших ароматов рассеялась, но ощущение присутствия кого-то постороннего в келье не проходило. Геласий поднялся с колен, взгляд его снова обратился к окну. Картина, представшая его взору, обескуражила иеромонаха. Наступал рассвет. Туман над озером рассеивался. Вот-вот на востоке должно показаться солнце. Но вместо этого на западе, как раз напротив окна кельи, где жил Геласий, в серебристо-оранжевых небесах сиял огромный багровый крест, и отражение его рябясь струилось по темно-бронзовым волнам озера. С четырех концов креста, прорезая розоватые облака, тянулись кровавые протоки, а весь он как языками пламени был окружен зловещим нимбом. Знамение! Знамение!
Геласий почувствовал, как пронизывающий озноб пробежал по всему его телу, а руки предательски задрожали. С наугольной сторожевой башни монастыря, подступающей к самому озеру, знамение тоже увидели. Засуетились караульные на террасах, раздались испуганные крики; кто-то в ужасе бросился прочь со стен, истово крестясь. Багровый крест над озером медленно растекался в кровавую лужу, напоминающую по форме овал человеческого лица с длинной козлиной бородой. Внезапный порыв ветра, принесшийся невесть откуда и склонивший до земли прибрежный кустарник и деревья, мотнул ужасное изображение и сплющил его в длинный и узкий прямоугольник, растянувшийся по всему горизонту. И тут, о Господи, в самом центре этой извивающейся кровавой ленты блеснули как два ослепительных рубина… глаза. Сверкнули — и исчезли. Еще раз взметнувшись багряными языками пламени, небесный костер начал меркнуть, проступили очертания облаков, червонное золото лучей поднимающегося солнца заливало округу. От зловещего креста еще оставались несколько кровавых подтеков, но и они быстро исчезли, растаяв в мандариново-желтых облаках.
«Tous les poetes et troubadoures chantent les chansons d'amour…» — снова пронеслись по келье под едва слышный струнный перезвон иноземные слова, и вся она в миг наполнилась обволакивающим ароматом едва раскрывшихся дубовых листьев и цветущего жасмина.
