Жажда «всего» лишала Тютчева воли, не давала делать выбор, принимать решения, отдавать предпочтения чему-то одному. Этот своеобразный эгоизм и слабоволие безмерно тяготили его, внушая чувство отвращения к самому себе, к своему существованию, лишенному определенности, к своему раздвоенному сознанию: «Судьба, судьба!.. И что в особенности раздражает меня, что в особенности возмущает меня в этой ненавистной разлуке (разлуке с женой. — Н.И.), так это мысль, что только с одним существом на свете, при всем моем желании, я ни разу не расставался, и это существо — я сам. Ах, до чего же наскучил мне и утомил меня этот унылый спутник»,[67] — так писал он жене в 1852 г. Год спустя это чувство отвращения к себе подвергнуто им самим беспощадному анализу: «Да, в недрах моей души — трагедия, ибо часто я чувствую глубокое отвращение к самому себе и в то же время ощущаю, насколько бесплодно это чувство отвращения, так как эта беспристрастная оценка самого себя исходит исключительно от ума — сердце тут ни при чем, ибо тут не примешивается ничего, что походило бы на порыв христианского раскаяния. Тем не менее, состояние внутренней тревоги, сделавшееся для меня почти привычным, мне достаточно тягостно…»[68]
Ища выход из этого невыносимого положения, из тоскливого состояния постоянной тревоги и душевного отчаяния, «судороги бешенства», Тютчев много раз наталкивается в своих раздумьях на необходимость для человека веры. К этому выводу, как ни странно, приводила его по сути антирелигиозная концепция противостояния, противоборства «безмолвных небес» и человека, совершающего «свой подвиг бесполезный» (т. е. подвиг жизни). Чтобы бросить вызов и принять бой, когда заранее известен его исход (он один — смерть, другого быть не может), чтобы прямо глядеть в лицо судьбе нужно или нечеловеческое, титаническое мужество или… иллюзия. В одном из писем Тютчев говорит об этом (по другому поводу, но здесь важна сама возможность, сам факт признания необходимости иллюзии): «…когда стоишь лицом к лицу с действительностью, оскорбляющей и сокрушающей все твое нравственное существо, разве достанет силы, чтобы не отвратить порою взора и не одурманить голову иллюзией…»[69] Но иллюзии слишком непостоянны, текучи, неустойчивы и прозрачны. Поэтому множество различных иллюзий должна заменить одна, но крепкая вера. Она — необходимое условие устойчивости жизни, ее спокойного принятия человеком. Потому что «человек, лишенный известных верований, преданный на растерзание реальностям жизни, не может испытывать иного состояния, кроме непрекращающейся судороги бешенства».
