— Мы идем в Бусару, — произнес он, глядя в зрачки, расширенные страхом. — Мы из армии Токтыгая, свои. — Он знал, что Сонго уже сказал об этом селянке, но счел не лишним повторить. — Нам нужна еда, кое-что из одежды.
Девушка не отводила взгляда, страх на ее лице сменялся презрением. Конан усмехнулся.
— Да, вояки мы никудышные, раздолбали нас в пух и прах. Но мы не мародеры. Мы платим. Вот. — Он бросил ей на подол три монеты с профилем Токтыгая. — Настоящее золото. Это только тебе, остальные тоже внакладе не останутся.
Лицо девушки исказилось. Скрипнули зубы, набухли желваки. Конан удивился — что он такого сказал? Отчего она глядит на него с лютой ненавистью? Три монеты — жалованье пешего наемника за целый месяц, для крестьянки из нищей деревни это целое состояние. Хватит на новую хибару и два десятка овец.
— А еще похороним убитых, — хрипло пообещал он. — Кто из вас захочет, может идти с нами в Бусару.
— Правда, Юйсара, — ласково произнес Сонго и дотронулся до ее руки. — Пойдем. Женщинам тут опасно.
— Бандитов тьма тьмущая, — подтвердил Конан.
— Да. — Девушка криво улыбнулась и зло сверкнула глазами. — Кругом одни бандиты.
— Мы свои, — терпеливо повторил Конан. — Мы возьмем еды, но заплатим. По три золотых на каждую.
— Те тоже были свои, — глухо сказала Юйсара, — и тоже обещали по три золотых.
* * *
Шайка ворвалась в деревню на утренней заре. Пятеро всадников с тяжелыми копьями носились по единственной улице, двое пеших спустились с обрывистого берега к мельнице, еще десятка два воинов в доспехах из кожи и бронзы растянулись цепью вдоль околицы и стрелами и угрожающими криками загоняли перепуганных крестьян обратно в лачуги. Но их ждали. Еще вечером мальчишка-подпасок, сводный брат Юйсары, гнал с пастбища овец и заметил на обрыве вооруженных людей, они сидели в кустарнике и поглядывали на деревню. Они тоже видели встревоженного пастушка, но не пытались его остановить. И с полуночи Юйсары и еще десять женщин прятались в глубокой пещере в двух полетах стрелы к востоку от села, а вход в ту пещеру так зарос колючей дикой сливой, что пробраться в нее можно было только ползком, и хоронились там в самых крайних случаях, потому что там водились змеи, их истребляли время от времени, но они снова наползали, а мальчик сказал, что те люди, на обрыве, на апийцев не похожи, вроде свои, может, дезертиры? Ну, а коли не апийцы, то всем прятаться не резон, рассудили старики, а то шарить начнут по кустам и непременно доберутся до схрона. Вот кабы это были апийцы, тогда всем надо прятаться — у шкуродеров пощады не жди. А свои что сделают? Ну, покуражатся, цапнут, что под руку подвернется, да уйдут восвояси. Надо только девок да баб молодых убрать от греха подальше.
