Тот, о ком шла речь, невесело усмехнулся. Бен-Саиф сражается на чужой стороне, но кто из своих столь же правдиво описывал роль Конана в этой кровавой драме? Какой только грязью не обливали его после того панического бегства через Гадючью теснину, каких только упреков не бросали в лицо! Будто сговорились выставить его козлом отпущения! А ведь из того, первого отряда конников, вступивших в теснину с юга, живыми ушло меньше четверти — чья это заслуга? Кто заставил буйную ораву пьяниц и мародеров занять удобные позиции, кто тактически безупречно отрезал апийской коннице путь назад, вынудил наступать по дну ущелья под непрерывным градом стрел, дротиков и камней с крутых склонов, а потом довершил разгром лихой контратакой тяжелой пехоты? Кто потом выдержал лобовой натиск полутора тысяч апийских сабель и одновременно — атаку в тыл двухсот конных лучников из резерва Каи-Хана, которые просочились через заслоны Дазаута со стороны Лафатской долины?
К началу схватки с ними у Конана оставалось немногим больше половины отряда, но уцелевшие вошли в раж — дрались, как шальные демоны, рядом с подоспевшими на подмогу дворянами Зивиллы. Каи-Хану пришлось на ходу менять план сражения, и тут степной волк дал маху — понадеялся, что южный выход из дефиле прочно удерживается его конницей. Еще тысяча пеших апийских копейщиков и тысяча двести всадников, потихоньку отступавшие на фланге главного фронта под нажимом нехремцев, неожиданно повернули к бросились в Гадючью теснину, изображая панику, чтобы завлечь в ущелье Дазаута. И оказались в тылу у Конана и Зивиллы. Когирская конница не выдержала их свирепого натиска и попятилась, а от наемного отряда к тому времени оставались жалкие ошметки.
При виде отборнейших войск противника, в спешке покидающих поле боя, ординарцы помчались к шатру Дазаута, чтобы поздравить его с победой. Дабы развить успех, молодой полководец незамедлительно отдал два приказа: резервом пехоты отсечь апийцев от Гадючьей теснины, а тех, кто успел туда удрать, преследовать резервом конницы. И взялся самолично возглавить погоню.
Почти не неся потерь, тяжелая кавалерия устилала теснину трупами застигнутых врасплох пехотинцев Каи-Хана; когда же апийцы опомнились, то контратаковали лучшие войска Дазаута конницей, а пехота еще энергичнее потеснила когирцев.
Тем временем молодой нехремский воевода с недоумением услышал от ординарца, что на равнине конные лучники Каи-Хана внезапно обстреляли атакующую кавалерию необычными стрелами, дающими при попадании в доспел или щит ярчайшую белую вспышку, которая ослепляет и коня, и всадника. Каи-Хан воспользовался смятением в рядах атакующих, нанес сокрушительный удар на левом фланге, и теперь охваченная паникой нехремская армия, бросая раненых и ослепленных, беспорядочно откатывается все к той же Гадючьей теснине.
