Рулевский только что узнал из Бологого, что оба царских поезда прибыли туда.
– Уже? – метнулся Ломоносов. – Задерживаем сами, никого не спрашиваем! – Схватил линейную трубку.
Бубликов – за городской:
– Нет-нет, всё-таки надо спросить Родзянку, комиссар-то я от него.
И опять, и опять ждать, пока там в Думе ищут, вызывают, советуются. Уже у Бубликова рука затекала трубку держать – ответили: да, царский поезд в Бологом задержать, удостовериться, что телеграмма Председателя передана ему.
Как они боялись, страховались – задержать, и тут же оправдательная телеграмма. Нет, не будет из них революционеров!
И когда это Бревно наконец сдвинется и поедет на вокзал?
Зато Бубликов с Ломоносовым ощущали себя в полёте, какого не знавали в жизни. Или всё уже выиграно, или всё потеряно! Ни умываться, ни чаю пить, – ходили, нервно потирали руки, пылали в четыре глаза: небывалая охота! задерживаем Царя!
Бологое что-то не отзывалось. Вместо того самая верная за эту ночь из дорог Виндавско-Рыбинская доложила: из императорского поезда поступило требование дать назначение на станцию Дно.
Молниеносно: Николай хочет пробраться к армии?!
– Не пускать ни в коем случае!
– Слушаю, будет исполнено.
Хор-рошо! Ещё потирали руки, похаживали, ещё изучали карту, как шахматную доску. Значит, во всяком случае – не на Москву. Движение царя на Москву опасно, хотя и там уже начинается.
И вдруг с Бологого подали телеграмму: «Поезд Литер А не получив назначения прежним паровозом отправился Дно».
Бубликов взбесился! закричал! зачертыхался! затопал! – и к трубке – упустили, идиоты!!!
Туда им: изменники! головы оторвём! расстреляем!!
Но что-то – делать? Что-то делать!
Ломоносов впился десятью пальцами в карту на стене. Цедил, соображая:
– Задержать его прежде Старой Руссы…
Но задержать – кем? чем?
Взорвать мост? Разобрать пути?… Можно попробовать, но Дума совсем перепугается.
Да и кто это будет, как этим на расстоянии управлять?
– А вот что: забьём полустанок товарными поездами. Где два пути – поставить два поезда, вот и всё.
Вызвали Устругова. Пришёл, исправный движенец, вялый от сна.
Бубликов распорядился.
Устругов вздрогнул, очнулся. И, чиновничья душа, отказно глянув на дерзких революционеров, заикаясь:
– Нет, господа, этого не могу… Такое распоряжение… невозможно.
– Что-о?
– Как? Отказываетесь?
Вдруг из угла выбежал длинный худой Рулевский с револьвером – и приставил прямо к переносице Устругова:
– Отказываешься?
И Ломоносов присмехнулся:
