Генрих Игоревич почувствовал, как ужас жаром проникает в его мозг. Он хотел кричать и не мог — ладонь верзилы плотно заткнула ему рот. И тогда он заплакал, заплакал так, как плакал в детстве — не от боли, а от обиды. Но сокамерников это не остановило. Они были полны решимости окончательно и бесповоротно указать Боровскому его «истинное» место.
Когда пару минут спустя охранник распахнул дверь камеры, он увидел лежащего на нарах Боровского. Олигарх лежал ничком, уткнувшись лицом в одеяло. Спортивные штаны и трусы его были стянуты до колен, обнажив белые ягодицы. Верхом на Боровском сидел верзила-вымогатель. Он обернулся и, увидев охранника, быстро соскользнул на пол, поддергивая на ходу полуспущенные треники.
— А ну к стене! — крикнул на него охранник и замахнулся дубинкой.
Верзила испуганно отшатнулся и заголосил жалобным голосом:
— Да ладно тебе, командир, ничего я ему не сделал. Так, попугал только немного. В натуре, ну что я, педик, что ли?
Охранник оттеснил верзилу к стене, вдарив ему пару раз дубинкой по крутым плечам. Затем занялся Боровским.
— С вами все в порядке? — сурово, без всякой жалости спросил он.
Боровский кивнул, но ничего не ответил. Он лишь хрипло вдохнул всей грудью воздух, и плечи его затряслись в беззвучном рыдании.
5. Бывший депутат
Александр Борисович просматривал список, составленный Мишаней Камельковым, и удовлетворенно кивал. Из двадцати двух парней, изображенных на старой армейской фотографии, пятеро, помимо Боровского и Риневича, проживали в данный момент в Москве. Фамилия худого, смазливого паренька, который стоял на фотографии по правую руку от Боровского, оставалась пока неизвестной. Следы еще семерых мужчин с групповой фотографии также найти не удалось, но Камельков клятвенно пообещал разыскать их.
— Чего бы мне это ни стоило! — заверил он Турецкого. А затем с хитрой улыбочкой добавил: — И чего бы это ни стоило вам, Александр Борисович.
— Помалкивай, взяточник, — осадил его Турецкий.
— А кто говорит о взятке? — поднял черные брови Камельков. — Я имею в виду справедливое вознаграждение. И конечно же в разумных пределах.
— Ладно, вымогатель, с меня бутылка коньяку, — сдался Александр Борисович.
— Желательно, чтобы звездочек было не меньше, чем у меня на погонах, — скромно заметил Мишаня. — Если будет больше — ничего страшного.
Турецкий и на это не стал возражать. Что и говорить, Александр Борисович был страшно доволен работой Камелькова. Имена четырех из пяти москвичей ему ни о чем не говорили. Зато имя пятого было Турецкому прекрасно известно. Таким образом, версия, которая созрела в голове у «важняка» во время схватки с Жуковым, нашла свое новое и весьма веское подтверждение.
