— Владимир Михайлович, я стараюсь.
— Плохо стараешься… Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не общался с прессой! Что за идиотское интервью ты дал? Как называется статья?
— «А судьи кто?»
— Вот именно. И это еще мягко сказано. Я бы назвал ее «Мракобесы». Да, да, Эдуард Маратович, «Мракобесы»! Сколько раз я тебе говорил — остерегайся жестких выпадов. Чтобы делать жесткие заявления и чтобы они при этом звучали веско и весомо — для этого нужен талант. А твой талант в том, что все, что ты говоришь, можно истолковать нам во вред.
— Ну это вы уже утрируете, Владимир Михайлович. Они же там все переврали.
— Ну так и нечего с ними разговаривать, если не можешь потом проконтролировать!.. Поляков у тебя от показаний отказался?
— Ну.
— Загну! И не просто отказался, а медицинское освидетельствование потребовал.
— Да, но ведь освидетельствование ничего не показало.
— На твое счастье, Гафуров. На твое счастье! С Ласточкиным до сих пор возишься.
— Он скользкий тип, хоть и выглядит как херувим. К тому же у него хороший адвокат, а он шага без него не сделает.
— Эдуард Маратович, мне что, тебя учить? Ты не знаешь, как делаются такие вещи? Ты что, мать твою, дите малое?
Последовала пауза. Затем Гафуров обиженно ответил:
— Владимир Михайлович, я не понимаю, к чему этот тон? Я работаю. Дела движутся.
— Дела давно пора передавать в суд! А ты все возишься.
— Так ведь твердых доказательств нет!
— А ты на что? Сделай так, чтобы они были… Я не хочу лишиться из-за тебя работы. Про финансовую сторону дела я уже не говорю. Наши с тобой… нет, твои проволочки сильно кое-кого нервируют. Мне сегодня утром указали на то, что мы разучились работать.
— Владимир Михайлович, мы тоже с вами не роботы. И не с роботами дело имеем. Нужно ведь учитывать человеческий фактор. К тому же сволочь эта все время под ногами путается. Не ровен час наскребет доказательства, и тогда пиши пропало.
— Я тебе когда еще говорил, что с Турецким надо разоб… — Голос прервался, но затем договорил тише и на два тона ниже: —…разобраться.
— Да, но я ведь…
— Хватит! Хватит оправданий, Эдуард. Иди и сделай то, что от тебя требуется. Иначе нам с тобой обоим предъявят счет.
Турецкий щелкнул «мышкой» компьютера, и запись остановилась.
— Дальше Казанский хлещет кофе и шелестит бумажками, — объяснил он Меркулову. — Больше записи нет.
— Ясно.
Константин Дмитриевич по своему обыкновению задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола.
— Значит, с тобой, Саня, давно пора «разобраться», так?
