Вернемся к истории этих писем. Письмо Цезарю явилось предисловием к первой «партии» центурий в 1555 г. Вторую часть «Предсказаний» в 1558 г. астролог посвятил королю Генриху Второму, как многим кажется на основе его биографии, с целью заручиться поддержкой светской власти, но явно не с целью предупредить его о грозящей в скором времени на турнире опасности. В те далекие времена такая поддержка была просто необходима. Действительно, на первый взгляд не совсем понятно, почему Мишель Нострадамус прямо не поведал королю о приближении смерти, хотя это сильно облегчило бы жизнь провидцу. Сами посудите, предупредить короля о такой опасности – заслуга не из последнего ряда, хотя действенность подобного «предупреждения» легко можно было бы поставить под сомнение, если бы на турнире ничего не произошло. Вместе с тем мы знаем, что король все-таки погиб на следующий год, а Нострадамус не только не подошел к нему заранее и не сказал открытым текстом, что ему следует поберечься на турнире, но и предупреждение не передал лично – выдал его в своей книге, ориентированной на самый широкий круг читателей. Почему же и третье письмо не было отправлено тем, кому вроде бы предназначалось?
«Непрозрачность» этих трех писем сильно перекликается с туманностью всех стихотворений: центурий, ежегодных альманахов и шестистрочий. А все стихотворения написаны в одном стиле, словно автор (или авторы, если Нострадамусу кто-то помогал) не делал различий между предсказаниями на год, на столетие или на неопределенный период, как в случае со стихами из шести строк. Среди нострадамоведов распространено мнение, что предсказания-стихи на среднефран-цузском языке (со вставками на уже тогда почти «мертвой», то есть неиспользуемой в мирской жизни, латыни) написаны с умыслом – затруднить их восприятие и правильное понимание. Ту же цель должно преследовать и написание некоторых слов заглавными буквами. С этим нельзя не согласиться при первом знакомстве с катренами. Часто в четверостишиях Нострадамуса трудно добраться до смысла, вернее, практически во всех его куплетах это невозможно сделать, и зачастую по причине необъяснимого использования слов из других языков, которые явно не помогают зарифмовать окончания строф. Только в прозе латынь выглядит к месту и вносит некоторую конкретику, хотя также и неясность. И тут применяют обычно такое разумное объяснение: Мишелю Нострадамусу приходилось писать в иносказательной форме, пользоваться языком символов, сравнениями, аллегорией, зашифрованными датами, вставными словами, так как он опасался гонений со стороны «святой» инквизиции. Последняя установила за ним постоянный надзор. К Нострадамусу был даже приставлен специальный агент, который доносил святым отцам о каждом его шаге. Вероятно, именно поэтому Нострадамус в своих предсказаниях не выходил за рамки установок, которые, по мнению церкви того времени, были изложены в Библии. Вместе с тем он искал лазейки, руководствуясь принципом «Что не запрещено – то разрешено». В письме, которое является предисловием ко второй части центурий, он придерживался той же тактики и даже подчеркивал, что все его пророчества вдохновлены Богом (с намеком на католического Христа, Бога-сына, хотя иудейского Творца, Бога-отца, при желании там тоже можно «обнаружить»). Но, кроме умышленного желания не вступать в полемику с церковью, мы видим в письмах действительное уважение Бога, словно это письма настоящего католика. Нострадамус лишь как будто не очень доволен земным «институтом», представляющим Бога, о чем умалчивает, однако умалчивает так, что это бросается в глаза любому читающему.
