Вот уже два месяца как Нецва сорвался из родного уральского города, заслужив доверие в фирме двоюродного дяди и прихватив десять миллионов налички, — залег на дно.
Раньше он и сам пытался “раскрутиться”, лепил что-то из асбеста, торговал, ремонтировал машины, но не нажился и возненавидел удачливых, зациклился на мечте наколоть кого-нибудь из них. Дядю так дядю. Подоспела командировка, из которой он не вернулся, заодно порвав и с родителями, осточертевшими своими ссорами на старости лет.
А с женой он уже три года не жил.
Отворив тяжелые, глухие ворота, Нецва сворачивает с улицы во двор двухслойного домика — низ кирпичный, верх деревянный.
Нагибаясь, входит в темный коридорчик. Паклю из пазов в стенах то ли выклевали птицы на гнезда, то ли выдуло за сто лет. Щели подконопачены тряпками, газетой. Вдовья веревочка висит вместо крючка на двери.
Из коридорчика одна дверь — в светелку, другая — в темную, холодную комнату окошками в забор.
Нецва входит в эту комнату, скидывает подтяжки с плеч и с ходу валится на кровать, застланную прожженным одеялом из верблюжьей шерсти.
А в другой половине этого домика, в горенке с большой белой печкой, у окна стоит и подпиливает ногти на удивление стройная и сильная молодая баба, но с обезображенными, обесцвеченными перекисью волосами, взбитыми, как огромный ком сахарной ваты.
Незамысловатое фабричное лицо с крепким прямым носом и очень тугой кожей на подбородке, которая и в старости не разжижется, не отвиснет, — простое это лицо вызывающе взрезано накладными ресницами, взломано жирной морковной помадой на выпуклых губах.
Сильные мускулистые бедра охвачены юбчонкой, наподобие балетной, которую она умеет ловко вскидывать задом, подскакивая как в канкане, когда требуется подсечь и намертво зацепить мужичка.
Людка Торопова — эта бабенка с громадным одуванчиком вместо головы — самая настоящая проститутка в Копьеве. И история ее обыкновенная. Отец рано умер. Мать кинулась устраивать “личную жизнь” — девчонку сунула в интернат. Однажды после отбоя в спальню ворвались старшие и будто бы для проверки чистоты ног стали одеяла задирать. Кто успел — убежал, а Людку в углу изнасиловали. Хотя она с испугу в общем-то и не сопротивлялась. Потом ее застращали, она умолкла навек. После чего пошла по кругу в интернате, а затем и в этом нашем древнем сибирском городке. Свела мать в могилу, а сама, в силу ли своей телесной крепости или какого-то остаточного немеркнущего света в душе, выработалась в сноровистую, смелую бабу.
