Оплаченный счет под пепельницей трепетал умирающей бабочкой на морском легком бризе. Он всегда готов сделать следующий шаг. Никогда не знаешь, куда дальше двинешься. В отличие от солнца.
Интересно, куда в данный момент направляется охряный диск молча кипящих газов. Он попробовал мысленно рассчитать по часовым поясам. Багровый шар медленно поднимается над горизонтом в Сиднее за тринадцать с половиной тысяч миль и по-прежнему ослепительно светит в дневном небе над Рио-де-Жанейро. Где б он ни был, его власть – его власть над людьми – не имеет никакого смысла. В отличие от той, которой он сам обладает над ними.
Властвуя над жизнью и смертью.
Точка зрения. Все дело в точке зрения. Для одного темнота, для другого дневной свет. Почему этого почти никто не понимает?
Понимает ли глупая девка, сидящая перед ним на песке всего в нескольких ярдах, глядя на распластавшиеся на пляже тела, на ровную вздымающуюся океанскую массу, на обвисшие паруса шлюпок и досок для виндсерфинга, на далекие серые танкеры и грузовые суда, неподвижно сидящие на горизонте, как игрушки на полке, наконец, на придурков купальщиков, плещущихся в вонючем дерьме, которое им кажется чистой морской водой?
Знает ли Софи Харрингтон, что видит все это в последний раз?
Что в последний раз чует запах просмоленных канатов, лодочной краски, чужой мочи?
Чертов пляж – сточная яма обнаженной плоти, едва прикрытой, белой, красной, коричневой, черной, выставленной напоказ. Пляжные шлюхи без лифчиков. Одна разгуливает с рыжими космами до плеч, сиськи свисают на живот, а живот на лобок, размахивает бутылкой пива – темного или светлого, на таком расстоянии не разберешь, жирная задница выпирает из голубого нейлона, бедра губчатые от целлюлита. Интересно, как бы она выглядела в противогазе, прижавшись к его лицу рыжим курчавым лобком? Чем бы пахла? Устрицами?
Он снова переключил внимание на глупую девку, сидевшую на пляже уже два часа. Наконец-то она встала, потопала по гальке, держа в руке туфли, морщась на каждом шагу. Почему не обуется, удивлялся он. Неужто в самом деле такая тупая?
Можно будет спросить потом, в спальне, оставшись наедине. Ответ прозвучит глухо и неразборчиво из-под противогаза.
Хотя ответ не так уж и важен.
Важна запись на пустой страничке для заметок в конце синего школьного дневника, которую он сделал в двенадцать лет. Дневник – одна из немногих сохранившихся с детства вещей. Сентиментальные памятки лежат в металлическом ящичке. Ящичек лежит в запертом гараже, снятом неподалеку отсюда на месяц. Он еще ребенком понял, как важно найти в мире место, пусть даже самое маленькое, которое будет принадлежать одному тебе. Где можно держать вещи, сидеть, думать.
