Было неясно, что его печалит более — то ли гибель боевых товарищей то ли недобор тротиллового эквивалента. Остальные двинулись следом. Хорст — молча, Али — с остановками, чтобы поблевать, Воронцова — отчаянно матерясь. На подоле ее короткого трехтысячедолларового платья от Кардена зеленело гнусное, явно несмываемого пятно. Еще хвала аллаху, что кобра не взяла чуток повыше…
Наступила весна, но в стране родной было как-то нерадостно. Из Афганистана, обгоняя эшелоны с ранеными и увечными, шли цинковые гробы, похоронки и дурные вести. Правдолюбца академика Сахарова турнули в ссылку в закрытый город Горький, а когда он устроил голодовку, кормили через зонд, зажимая нос специальными щипцами. Суды и трибуналы работали без выходных, вынося стандартные, проверенные временем приговоры: «семь лет тюрьмы и пять лет ссылки за антисоветскую агитацию, за хранение, распространение антисоветской литературы, за иную деятельность, направленную на ослабление советского строя». Сажали за все — за анекдот, за опус Солженицына, за американский журнал, за длинный язык, за красивые глаза. А ровно в двадцать один ноль ноль по всем телеканалам, число коих доходило до трех, транслировали программу, называемую в народе «бремя», посвященную в основном двум постоянным темам — все о Нем и немного о погоде. О Нем, о Нем — гениальном пятизвездочном маршале-писателе, несущем свою славную вахту на ответственнейшем посту генерального секретаря.
Газеты вяло писали о героях, доблестно исполняющих свой интернациональный долг в дружественном Афганистане, в народе был популярен тост «за безбрежное счастье», в Москве и Ленинграде прокатилась странная волна убийств — погибали самиздатовские поэты, модернистские художники, музыканты-авангардисты, поговаривали, что без КГБ дело здесь не обошлось. Председателя его, Андропова, в шутку называли Юрием Долгоруким. Впрочем, какие уж тут шуточки. В стране каждый пятый работал на органы, основной жизненный лейтмотив был — лучше стучать, чем перестукиваться. Политика внедрялась во все щели, не исключая половых — чекисты не гнушались услугами путан, вульгарных проституток и банальных давалок. Не брезговали они и прямыми проходами — с органами КГБ активно сотрудничали гомосексуалисты. Основной лейтмотив звучал так — лучше быть пидором, чем антисоветчиком. К тому же один раз — не педераст. Политика.
Только Андрону на нее было начихать — он открывал филиал. Трудно, в поте лица, в одиночку, сменщица, о которой так много говорил директор, пока что болела гриппером. Хорошо еще верный Аркадий Палыч не подвел, явился по первому зову наскипидаренным львом на горячее дерьмо — накинулся на объем работ. А тот впечатлял немерянностью — за зиму хозяйство здорово пришло в упадок. Пятак по колено занесло, столы завалило снегом, девки из кафе набросали гору мусора, а баки, кривоссачки, вывезти и не подумали. Что с них возьмешь, слабый пол… Однако, где наша не пропадала?
