«Не спеши! – улыбнулся Симаргл. – Однажды настанет день, и ты это поймешь».
А Кащей от смущения, оттого, что он весь был для юного бога прозрачен – как бывают прозрачны только мальки! – снова улегся на облако. Из зеленых, багряных и желтых деревьев вытекала река, мускулистая, быстрая. На своем узком хребте она несла небольшую лодчонку. И, увидев ее, Кащей почему-то разволновался, спросил:
«А боги… Симаргл! Они, ну… влюбляются – как люди или как дети?»
«Да… Но люди и дети о любви знаю больше богов. Много больше! Потому я и дал тебе этот меч… Меч-разящий-во-имя-любви!».
«Это правда? – мальчик был изумлен. – Это и есть его имя? – и увидев вдруг Ягду так близко перед собой, как если бы она была рядом, на облаке, жалобно попросил: – Симаргл! А сейчас не смотри в мои мысли!»
«Хорошо!» – улыбнулся Симаргл. Он прошелся по облаку. Взбил его там, взбил здесь. Оглядел, остался доволен.
А Кащей вдруг увидел: пустая лодчонка попала в водоворот, закружилась в нем и исчезла, точно в змеиной пасти.
– Мамушка, накрой! – во сне бормотала Ягда, ежилась, нащупывала рукой покрывало… И вдруг проснулась, и всё поняла: она спала в дупле дуба. Был уже яркий день. Но одежда на ней до сих пор не просохла.
С черной ветки на Ягду смотрела белка. В лапе у нее был орех.
– Дай мне, – попросила девочка. – Я есть хочу! Очень! – и протянула руку.
Но белка повернулась к ней пышным хвостом, тряхнула им и убежала.
«Медведя с волком тем более ни о чем не попросишь», – подумала Ягда и с тоской поняла, кто на всем белом свете на зов ее, может быть, и отзовется.
– Хворости-напасти! – и высунулась из дупла. – Заберите меня поскорей! – и увидела: на земле, в прошлогодней бурой листве, лежит оброненный белкой орех.
Чем суше, чем ниже делались внизу травы, тем сильнее сжималось у мальчика сердце. Облако двигалось над землею так низко, что даже сусликов можно было в траве различить. Они стояли на холмиках и тянули мордочки вверх. Неужели они тоже могли видеть Кащея? А потом внизу заклубилось овечье стадо – будто облако отразилось в реке. А потом зароился табун темно-серых коней. И сердце Кащея сжалось еще сильнее.
– Мой шатер! – вдруг выкрикнул мальчик голосом и губами. И осекся.
Среди дюжины островерхих шатров, так похожих на степняцкие шлемы, их шатер был самым большим и красивым. Возле шатра Локпаса и Арти, две его старших сестры, доили коз.
– Моя мать! – снова крикнул Кащей. С другой стороны шатра его мать, взяв за руки младших братьев, кружили их над землей. – Отпусти меня! Я хочу слышать их смех!
