Кащей и Ягда, или Небесные яблоки (к-ф `Легенда о Кащее`) | страница 40



– Всё, прощайтесь! – сказал Удал. – Ягде обратно пора!

А девочка только вздернула подбородок:

– Кащей, это – Перуновы столбы! Когда тот, чье имя вымолвить разом не хватит сил, прогонял Велеса с неба, он эти камни бросал ему вслед! И самым большим, вон тем, левым, в ногу ему угодил! С тех пор Велес хромой! Удал! Пожалуйста, поскачи немного без нас! – и остановила коня.

И Кащей тоже остановил своего. Не сразу, на Удала с оглядкой, вынула Ягда из-за пазухи нож:

– На! Спрячь скорей! Чтобы он не забрал!

Мальчик вспыхнул белозубой улыбкой. Коснулся ножа губами и лишь после этого сунул его под одежду.

Что-то зашелестело в траве. Ягда было подумала, что Фефила, что вот ведь какая удача – она сможет Кащею ее показать! А это был еж, и он очень спешил убраться из-под копыт. А все-таки Ягда велела себе улыбнуться:

– Твои боги, наверно, лучше моих. Видишь, всё по-твоему вышло!

А Кащей мотнул головой, растопырил семь пальцев:

– Один лето, два лето… Столько летов уйдет, ты и я – один шатиор!

– Там? – она удивленно кивнула в сторону Дикого поля. – Ты меня украдешь?

– Украдешь! – и он снял с себя амулет.

И она тоже стянула с себя оберег. Не спеша, чтобы вышло как можно торжественней, они обменялись дарами. Надели их на себя.

– Сымарглом клянусь! – и Кащей девочкин оберег ладонью прижал.

– Украдешь, как Веснуху? – вдруг вспомнила Ягда. – И коров наших угонишь? И людей наших убьешь?!

– Это кто? – увидел Кащей на траве мертвую птицу и рукой показал.

– Это – падаль, – сказала девочка.

– Мой отец – падаль! Кто его падаль сделал?! – вдруг крикнул Кащей.

И Ягда тоже в ответ закричала:

– Это вы, вы, степняшки, напали на нас!

Нечего было Кащею на это ответить. Только поднять коня на дыбы, только пообещать:

– И опять нападу! И опять украду! – и помчаться вслед за Удалом.

Ягда глотала слезы обиды. А рукой она прижимала к груди его амулет. И пока ехала к дому, руки так и не отняла.

Первым запах двух приближавшихся всадников почуял волк Коловул. Белая шерсть у него на загривке встала дыбом. И Лихо тоже принюхалась: дух был чужой! Уж не тот ли самый детеныш из чужаков к ним сейчас приближался?

Коловул незаметно выглянул из-за камней, обернулся и великанше кивнул.

В небе и облачка не было. Только жаворонок в самой его вышине висел и звенел. Только стрижи, как степняцкие сабли, пересекали пути друг друга.

Короткие тени коней и их всадников едва заметно теребили ковыль, будто Лихо – шерсть Коловулу.

А она и вправду ее теребила сейчас свободной рукой. А другой, несвободной, искала для чужого детеныша камень побольше.