— Тонкое, Саня, — усмехнулся Грязнов. — Хотя твоя интерпретация…
— Кончай, Грязнов! — залился в хохоте Турецкий. — Не к лицу тебе, ей-богу, подобные изыски! — и, отсмеявшись, продолжил: — А может, это из-за партийных дел? Твой Назаров наверняка же состоял в компартии? Иначе бы хрен ему снилось подобное назначение? А их президент запретил компартию…
— Все может быть, — рассудительно заметил Грязнов. — Больше того, думаю, в самое ближайшее время ты сам и сможешь спросить у него, как там было дело. Я вас с удовольствием познакомлю: отличный мужик. И мысль на лету хватает.
— Все, закрыли вопрос, — кивнул Турецкий. — А если этот Селезень не откроет нам? Так и будем торчать под дверью?
— Откроет. Я петушиное слово знаю…
Турецкий с сомнением пожал плечами, но, когда поднялись на пятый этаж стареющего теперь уже дома на углу Ленинского и Комсомольского проспектов, предоставил первое слово Вячеславу.
— Евгений Яковлевич, — сказал Грязнов, когда из-за двери послышался вопрос: кто? — Здесь Грязнов из МУРа и мой товарищ Турецкий из Генеральной. Есть важная тема, которую надо обсудить как можно скорее. И без свидетелей. Поэтому мы решили без звонка.
— У меня нет желания обсуждать что-либо вообще, пока не закончится расследование.
— Понимаем и сочувствуем. Но нас волнует, честно говоря, вовсе не эта проблема. Пусть пока Караваев волнуется. Вопрос стоит о вашей безопасности… Послушайте, черт вас возьми! Что мы, как в театре, разговариваем через запертую дверь? Мы ж вдвоем не арестовать вас приехали! Или вам необходим спектакль для соседей? Так это можно быстро организовать! И с ОМОНом!
— Извините, открываю, — донеслось из-за двери сдавленно, и тут же защелкали запоры.
Ишь ты, неужто есть, что запирать?
Оказалось, было. Совсем неплохо устроился полковник. С евроремонтом и даже маленьким фонтанчиком на том месте, где у нормальных людей обычно расположена лоджия.
Полковник выглядел подавленно. Это естественно. Пригласил пройти в гостиную, к тому самому фонтанчику, ласково журчащему по красивым камням, спускающимся лесенкой в облицованный цветной плиткой резервуар. Рядом стояли кресла. Уселись. Полковник в домашнем спортивном костюме сидел, скрестив ноги, и не смотрел на гостей. Ждал.
Турецкий, если прежде и встречался с этим представительным внешне и в принципе достаточно симпатичным мужиком, еще молодым, держащим себя в форме, то бывало это скорее на бегу. Поэтому никаких чувств, кроме определенной брезгливости, распространяющейся на всякое предательство вообще, а нарушающее корпоративные законы — в частности, не испытывал.
