Капитан предупредительно открыл перед ним дверь, и, шагнув в комнату, Драммонд внезапно ощутил огромную усталость. Он отсалютовал человеку, сидевшему за столом, хотя рука казалась просто неподъемной.
— Вольно, полковник, вольно, — добродушно ответил Робинсон, и на его округлом лице засияла улыбка.
Несмотря на погоны с пятью большими звездами, он не носил ни галстука, ни мундира; его крепкая фигура излучала удивительную уверенность и спокойствие. А судя по положению дел на сегодняшний день, он действительно знал, что делать.
— Садитесь, Драммонд.
Генерал указал на кресло, и пилот буквально рухнул на мягкое сиденье. Его изумленный взгляд блуждал по комнате. Роскошная обстановка кабинета выглядела почти довоенной.
Довоенной… Слово, как меч, разрубило историю пополам и затуманило прошлое, превратив его в смутное золотое зарево за пеленою гари и черного, с красным отливом дыма. Прошло лишь два года. Только два года! Но здравый ум терял свой смысл в огне кошмарных изменений, и, может быть, поэтому Драммонд почти не помнил Барбару и детей. Их облик тонул в потоке лиц — истощенных, безумных или мертвых. Боль, нужда и скребущая душу ненависть превратили их в звериные маски, и его горе давно растворилось в печали мира, оставив вместо чувств холодную логику машины.
— Вы выглядите очень усталым, — сказал Робинсон.
— Да… Да, сэр.
— Давайте отбросим формальности. Я ими не увлекаюсь. Нам предстоит большая работа, а в эти дни для дипломатии может просто не оказаться времени.
— Да, прошу прощения. Я пролетел Северный полюс, повернул на запад и с тех пор ни на миг не сомкнул глаз… Тяжелое время. Но мне бы хотелось задать вам вопрос, если вы, конечно, позволите.
Уловив в голосе Драммонда нотки нерешительности, генерал улыбнулся и решил помочь ему.
— Вы хотите спросить, кто я такой? Отвечаю: я — президент, по должности, по званию, со всеми вытекающими обстоятельствами. Кстати, не хотите ли немного выпить?
Робинсон достал из ящика стола пузатую бутылку. Спиртное с приятным бульканьем полилось в стаканы.
— Виски десятилетней выдержки. Когда мы разберемся с бутылкой, мой адъютант приготовит вам настоящую горячую ванну. Гамбай![3]
Драммонд решил, что генерал выучил этот тост во время второй мировой войны, сражаясь на той половине мира. Это было очень давно, в дни его молодости, когда войны еще приносили победы.
Огненная жидкость встряхнула пилота, сон отступил, и в пустом желудке разлилось приятное тепло. Голос Робинсона вдруг зазвучал неестественно четко:
