Один бывший солдат говорил мне:
- И на войне, Александр Андреевич, человек должен есть и пить, спать и отдыхать. И веселиться. Да, да, веселиться. Если он этого делать не будет, то и воевать по-настоящему не сможет. Другое, что для этого не всегда имеются соответствующие условия, обстоятельства. Война - это, что ни говори, дело жестокое.
Да, воевать - это не обычное состояние человека. Постоянные бои, гибель товарищей, огромное нервное напряжение так или иначе воздействуют на людей, порой ожесточают, один становится замкнутым, углубленным в себя, угрюмым, другой, наоборот, начинает кичиться какой-то бесшабашной лихостью, удальством и этим бахвалиться. Вот почему так ценятся в боевой солдатской семье свои Василии Теркины, которые веселой присказкой, едкой шуткой, бойкой побасенкой развеселят загрустившего, подбодрят уставшего, осадят зарвавшегося.
Как и в каждой воинской части были у нас в полку свои заводилы, острословы, песенники. Да, наверное, их имелось даже больше, чем "полагалось по штату", - летчики народ молодой, жизнерадостный и дружный.
Во второй эскадрильи любили слушать "невыдуманные истории" Владимира Жигунова, песни под аккомпанемент гитары Маракушина, игру на баяне летчика из первой эскадрильи Виктора Кудрявцева; все мы хохотали до слез над рассказами летчика Киядарьяна.
Однажды вечером (это было, когда мы стояли уже за Днепром) я вернулся из столовой в наше "общежитие" А мы занимали тогда здание школы, в одной из классных комнат которой размещались летчики, а в другой - стрелки. Вижу, в коридоре, возле нашей комнаты, толпятся почти все стрелки.
- Что-то случилось? - спрашиваю у них. Они смеются, говорят, что комэск-1 (им был Николай Евсюков) "проводит опыт".
Вхожу в комнату, забитую летчиками, стрелками - всеми, у кого оказался свободный вечер. Посреди комнаты освобожден круг. Там лежит довольно толстая доска длиной примерно метра в четыре. По концам ее стоят два летчика, перед ней - стрелок, а напротив его - Евсюков.
- Летать боишься?
- Нет, товарищ комэск, не боюсь.
- Так-таки не боишься?
- Не боюсь.
- Тогда проверим. Становись на доску. Стрелок недоумевающе смотрит на Евсюкова, встает на доску. В руках у командира появляется полотенце, он завязывает стрелку глаза. Все присутствующие в классе затихают - если закрыть глаза, то покажется, что в комнате никого нет. Комэск берет "подопытного" за руку, а летчики, стоящие по краям доски, медленно начинают ее поднимать, чуть-чуть раскачивая. Сам Евсюков столь же медленно начинает приседать, одновременно пятясь от стрелка. Вот он уже выпустил его руку. Доска теперь на высоте десяти - пятнадцати сантиметров от пола.
