Блэр поступил в Юридическую академию очень молодым и достиг больших успехов. Он стремительно продвигался вверх по должностной лестнице стражей порядка и скоро стал самым молодым комиссаром, когда-либо возглавлявшим какое бы то ни было управление министерства по Особым Расследованиям.
В чем секрет успеха Блэра? Я спросил его об этом однажды вечером; и хотя Блэр не ответил прямо, он все же сказал нечто достойное упоминания.
— Все дело в том, чтобы никогда не позволять морали — и даже собственным представлениям о порядочности — ослепить тебя, — сказал Блэр. — Ничто так не мешает расследованию, как нравственные предрассудки порядочного человека.
Разумеется, если всякий монах непременно должен быть поборником некоего нравственного стандарта, комиссар Блэр монахом вовсе не был. Но я не могу совсем отказаться от этого образа. Быть может, если Блэр и был монахом, то исключительно в том смысле, что ему нравилось размышлять над тайнами. Этому занятию (и только ему, мог бы написать я когда-то) Блэр посвятил всю жизнь.
В тот первый вечер в Каррике мы вместе пошли в город — комиссар Блэр и я. Мы не поехали на джипе. Солдатам и всем прочим спасателям было приказано ходить пешком, когда возможно, дабы сократить количество загрязняющих веществ, пока в Каррике еще проводятся всякие анализы.
— Мы используем машины только в чрезвычайных ситуациях, — сказал мне по дороге комиссар Блэр.
— В чрезвычайных? — удивился я. — Но здесь же сплошная чрезвычайная ситуация? По всей округе чрезвычайное положение, разве нет?
— Так может показаться тому, кто недавно приехал, — сказал Блэр.
Это свое замечание он не пояснил, хоть я и спросил, что он имеет в виду. Он хочет, ответил Блэр, чтобы я сам все увидел и сам сделал выводы о том, что происходит в Каррике. Блэр говорил очень серьезно, и я больше эту тему не развивал.
Мы шли к городу в сумерках, болтая о том о сем. Небо на востоке непроглядно чернело; но на западе, как в замедленном кино, разворачивалась битва между громадой ночи и красным горизонтом.
— Какое небо, — сказал я. — Очень красиво.
— Это слово нечасто услышишь в Каррике, — сказал Блэр.
Мы дошли до города минут за двадцать и в Парке свернули налево. Я невольно глянул на Аптеку с северной стороны Парка; у дверей по-прежнему стояли караульные. В комнатах на втором этаже горел свет.
— Там кто-то у окна, на втором этаже Аптеки?
— Несомненно, — сказал комиссар Блэр, но не повернул головы.
Комиссар открыл дверь дома с погашенной вывеской «КАФЕ», и мы вошли. Здесь было пустынно. Столы ощетинились ножками перевернутых стульев, а стеклянный прилавок блестел пустотой. На стене я увидел картину: темный пейзаж и низкие холмы — возможно, те же, что я видел на пути в бараки. Пахло затхлостью, как во всех давно закрывшихся ресторанчиках.
