вовсе не бежали от огня, а неслись сквозь пламя — с какими-то сумками, свертками и разнообразными предметами, выкрикивая непонятные слова. Прилагая мучительные усилия, кто-то волок эмалированную ванну, груженную кухонными приборами; другой со звериным оскалом катил пианино; сгибаясь под тяжестью, тащили вешалки с одеждой, несли чемоданы, толкали детские коляски, доверху заваленные подсвечниками, бронзовыми фигурками, иконами, люстрами и другим барахлом. Меня поразило, что все, что
они пытались вынести из тотального, сплошного огня, уже пылало! Горело синим пламенем. Да и
они сами полыхали, похожие на огромные зажженные спички. Но еще более странным было то обстоятельство, что бегущие и вопящие человеки по пути подбирали охваченные огнем купюры, запихивая их в свои охваченные огнем карманы. Людей, объятых пламенем, становилось все больше. Этот поток масс просто ошеломлял. «Что за ненасытные, алчные существа! — мелькало у меня в голове. — А может, уже начался
их исход? Меня же огонь не трогает! И не только не беспокоит, но даже воодушевляет — я чувствую момент истины. Выходит, что люди погибнут в огне, а путивльцы выйдут из него, чтобы расселиться на зараженных кроманьонцами территориях? Подпорченных химией землях? Чтобы унаследовать отравленные токсинами атмосферу и воды мирового океана? Какие горы мусора придется вывозить после
них ! Сколько городов разрушить, чтобы освободить cosmicus от хлама людской цивилизации! Да, огонь — лучшая субстанция, способная изменить мир, открыть дорогу путивльцам к новой эре! Ведь именно на пепле зарождаются эпохи! Он — эффективное удобрение для взращивания cosmicus». Вдруг огонь погас как бы сам собой; дымились лишь обугленные останки человеков и остовы строений. Гарь была всепроникающей. Но она не вызывала во мне никакого отторжения, неудовольствия или уныния. Как раз наоборот. Мне даже захотелось лечь на пепел. Прижаться к нему. Обнять! Как люди целуют деньги, иконы, подарки, бриллианты, так я жаждал целовать его! Пепел стал для меня желанной материей. Я взял его в руки, приложил к щекам, к груди, почувствовав нескончаемую, пьянящую радость. Она настолько переполняла меня, что я то ли очнулся ото сна, то ли вышел из забытья, вскочил с тюфяка, заторопился осмотреть двор, вышел в Староваганьковский переулок, прошел к Воздвиженке. Никаких признаков глобального пожара не было. Призрачный неоновый свет заливал пустынные тихие улицы. Первый морозец пощипывал кончики пальцев. Шел четвертый час утра. «Странное наваждение, — подумал я. — Мне, конечно, снятся сны, но такого явственного я никогда не видел. Неужели это какая-то мистическая подсказка к действию? Нет, не может быть! Все по-человечески очень жестоко. У путивльцев нет и не может быть насилия». Вернувшись к себе в лачугу, я попытался заснуть. Но ничего не получалось. Какое-то запустенье поселилось во мне. Как будто пожар, превративший все в пепел, был не на улицах Москвы, а в моей собственной душе. «Неужели к одиночеству я буду стремиться всю жизнь? Да, сейчас я избегаю общения с человеками. Но когда мир начнет заселяться путивльцами, не атрофируется ли у меня желание контактировать с ними? Неужели
