, этим счастливцам, со своей идеей добиваться
их скорейшего исчезновения? Подглядывать за
их убожеством, заносить в тетрадку памяти
их пороки… Пусть вымирают самостоятельно. Никто же не торопил неандертальцев! Никто не гнал их метлой возмущения. А может, все же кто-то был? Некая сила управляла их исходом? Ведь подозрительно спокойно они переселились на страницы исторических книг. Неправдоподобно вяло оставили навсегда свои ареалы обитания. И кроманьонцам нужен лишь толчок. Слабый, незаметный, бесшумный. Тут я опять подумал, что
Я, действительно, уникальное создание. Как Коперник, открывший скорости движения планет и их зависимость от расстояния до Солнца, так и я должен вычислить скорость обращения жизни каждого из видов в зависимости от скорости мутаций их генного ансамбля. Значит, когда мне станет известна скорость мутаций, тогда и будет запущен маховик по-настоящему! На полную мощь! И устремятся эти толпы людей к своему финишу. С такими же радостными, счастливыми лицами, какие сейчас я наблюдаю на Старом Арбате. С пивом в руках, с песней на устах, с гитарой через плечо, в модных одеждах, на роскошных машинах. Ох, если бы
они знали о моих намерениях! Если бы
они подслушали мои мысли — разорвали бы в клочья? Или сами стали бы помогать мне в этом начинании? Может,
им самим все осточертело,
они сами мечтают покинуть этот мир? Жизнь большей части из
них омрачена несчастьями. Рождаемость падает, растет количество однополых связей. Правда, если в одних странах эти процессы стали необратимыми, то в других — совершенно иная тенденция: перманентный рост популяции. Сумбур! Бороться с плохо знакомым мне видом стало для меня делом чести. Но на это может уйти не одна жизнь. Мне в буквальном смысле необходимо перечитать почти все фолианты Государственной библиотеки. Голова была полна этими размышлениями. Врожденная целеустремленность подпитывала мою идею. Я медленно плелся по пешеходной улице, не обращая никакого внимания на толпы прохожих. Людской быт меня нисколько не интересовал.
Они испытывали к моей странной персоне те же негативные чувства. Могли ли
они меня уважать? Меня, чистильщика улиц, существо без каких бы то ни было привязанностей, находящееся в постоянном внутреннем конфликте с
их укладом жизни, не признающее ни моду, ни тусовки, ни культуру, ни деньги? Меня выворачивало от
их идеалов: религия, государство, идеология, ордена, бюрократическая иерархия — все это было для меня пустым звуком. Никто из сотрудников музея со мной не общался. Человек горевал бы! Кипел бы негодованием! Путивлец — радовался! От кого унаследовал я все эти странности?! Я дошел до ресторана «Прага», свернул налево, через сотню шагов оказался у магазина «Сыр», перешел Бульварное кольцо и по Знаменке спустился до дома Пашковой, стоявшего в лесах. Тут я почему-то остановился, повертел головой, словно что-то вспоминая или ища место, где можно было встретить путивльцев. Конечно, не обнаружив ничего такого, я усмехнулся, свернул налево и вступил в Староваганьковский переулок. Дворницкая была уже в двух минутах ходьбы. Я прибавил шагу. Очень хотелось быстрее сбросить с себя парик, всю одежду Пошибайлова и опять стать cosmicus. Неистребимая тяга к одиночеству с новой силой охватила меня. Причудливые картины воспаленного ума продолжали будоражить, лишая желанного покоя. «Когда я вижу такое огромное скопище людей, у меня всегда обостряется чувство сиротливости, — подумал я. — Чем больше человеков вокруг меня, тем острее желание избавить свой разум от
