И только худенькая Ира спит неспокойно, поминутно просыпаясь.
Сонька прислушалась к дыханию Иры – их кровати рядом, – вдруг она не спит и тоже думает о чем-то своем… Но нет, дыхание ее спокойно, едва ощутимо.
Сонька долго вслушивалась в ночь, в трепет тысяч насекомых, всматривалась в тьму, полную блесток, рожденных луной, а может быть, оставшихся рассеянных пылинок дневного света.
Сонька вспоминала своих родителей, как всегда, одно и то же, одни и те же обрывки прошлого. И никакая фантазия к этому ничего не могла прибавить.
Она вспоминала счастливый и уютный дом – за столом сидят отец, мама и она, Сонька. На столе старый, еще дедушкин самовар с завитушками, со стертым никелем, разжигаемый веточками и щепками.
Сонька вцепилась в подушку и беззвучно заплакала.
Шесть лет она жила в интернате и, если ей случалось плакать, плакала тайком, неслышно, чтобы не разбудить спящих подруг.
Кто знает, почему именно самовар и почудившийся ей запах горящих веточек вызвал слезы? Иногда это же воспоминание доставляло успокоение и радость.
Она замерла, почувствовав на своем плече теплую маленькую руку. И сразу догадалась – Ира.
Ира часто по ночам ходила по комнате или сидела у окна. Лицо у нее тонкое, бледное. Она боится солнца, всегда жмется в тень и, когда другие бегут купаться, сидит одна в комнате. Она вечно что-нибудь читает или о чем-то думает.
– Соня, – чуть слышно окликнула она, – Соня. – И медленным движением погладила ее волосы.
Сонька села в кровати, обняла Иру. Они долго сидели молча.
Ира в интернате первый год. Ее отец, военный летчик, часто приезжает к ней, подолгу разговаривает с интернатским врачом и Эммой Ефимовной. Сонька не раз замечала в его глазах тревогу, когда он смотрел на Иру.
– Соня, – шепотом спросила Ира, – ты почему плачешь?
– Самовар вспомнила, – улыбнувшись сквозь слезы, ответила Сонька.
– Самова-ар? – удивленно переспросила Ира.
– Ну да, обыкновенный самовар… Хотя не совсем обыкновенный. Он был с трубой, и из трубы шел дым. А поверх самовара ставили чайник.
– И потом что? – нетерпеливо спросила Ира.
– Потом пили чай.
– И все?
– Ну да.
– Почему же ты плачешь?
– Да я уже и не плачу. Просто вспомнила, как пахли веточки… Самовар был никелированный. Я смотрелась в него, и такие рожи получались… Как вспомню – смешно…
– Соня, – сказала Ира еще тише, – а я долго лежала в санатории в гипсе… В палате тихо. Никто не заходит, кроме врачей. И так каждый день. Раз, помню, залетела в палату моль…
