Сонька положила на диван куклу и повернулась к нему. Она ни о чем более не спрашивала, но глаза ее и ее губы были полны острого детского недоумения.
– Ветряк поставил ее отец, – продолжал летчик. – Он славный был старик. Хотел вырастить сад. Но ветряк с самого начала работал плохо. Воды едва хватало…
– Почему уехала ваша жена? – оборвала его Сонька прямым вопросом.
– Понимаешь, Соня, ей хотелось ребенка. Иные люди смиряются с тем, что они бездетны. А она – нет. Я постоянно был на аэродроме. Случалось, по целому месяцу не бывал дома. А приезжая, только и слышал: «Если бы у меня была девочка, я не чувствовала бы себя такой одинокой». Но этот дом не принес ей ничего, кроме одиночества и… страха. Вечного страха за меня. Страха, что я не вернусь домой… Она знала, как опасна моя работа. Однажды, помню, она показала мне на ветряк и сказала: «Это все оттого, что он не крутится». Понимаешь, сущий вздор. Я не придал значения ее словам. Действительно, при чем тут ветряк. Но бывает так, что человек уверен в чем-то совершенно несуразном. Уверен, неизвестно почему. И разуверить его нельзя. Шли годы. И вот однажды, вернувшись с аэродрома, я увидел на столе записку. – Он выдвинул ящик книжного шкафа и подал Соньке сложенную вчетверо бумажку.
Сонька осторожно развернула ее, прочла:
«Федя! Я устала бояться за тебя. У меня нет более мужества оставаться в этом доме. Бегу от своего страха.
Марина».
– Куда же она уехала? – спросила Сонька, возвращая ему листок.
– На север. А дом пустой. Только калитка скрипит на ветру.
– Вы скучаете по Марине?
Их глаза встретились. Это были глаза равных людей, одинаково понимающих боль утраты.
Летчик достал из книжного шкафа акварельный рисунок. На берегу моря стояла одинокая женщина; ветер гнал куда-то в закат, в уходящий день ее волосы, огромные, как костер.
– Уже поздно, Соня. Идем, я провожу тебя, – сказал летчик.
Он запер дверь и сунул ключ под крыльцо.
– Приходи сюда, если захочешь. Ключ всегда будет здесь.
Они шли по берегу темно-синего моря. От дюн тянулись косые резкие тени. Им не было конца. Они пересекали дорогу и устремлялись в пустыню. Солнце еще катилось по краю яркого моря, но уже растворялось в нем, как краска. Горело море, горели облака, и, казалось, даже воздух был синим и красным. Остывающие дюны, точно живые существа, дышали сухим жаром.
Сонька остановилась, глядя в неистовое пекло красок. Не часто на закате царил такой хаос застывших молний.
