Железняков протянул Старчуку толстую тетрадь в коленкоровом переплете, на первой странице которой было написано: «Памятная тетрадь».[3]
— Спасибо за доверие. Постараюсь разобраться в твоих записях…
— Спрячь тетрадь получше, а то, как говорят, не ровен час… — сказал Анатолий. — Между прочим, в этой тетради есть такая запись: «Поступок, совершенный 12 июня, сразу сделал переворот в моей жизни».
— О каком поступке ты пишешь? — насторожился Старчук.
— В этот день, Дмитрий, я сбежал с учебного судна в Кронштадте. Со дня на день я ждал ареста за революционную пропаганду среди матросов. Характер подвел. Нагрубил командиру корабля.
— Так ты дезертир… Скажи честно, какие планы у тебя?
— Сейчас думаю только о том, как бы добраться до Ризе или Трапезунда… А там никакая сила меня не задержит. Махну в Персию. Оттуда к океану. Проберусь на китоловные или котиковые промыслы. Избавлюсь от виселицы…
— Короче говоря, решил бежать на Аляску?
В темноте под рострами что-то упало. Друзья насторожились.
Но кругом только шумело море и продолжало яростно хлестать транспорт.
— Да, я решил это твердо, — ответил Железняков.
— Нет, браток, не на тот «румб» положил ты свое судно. Опомнись. А пока пошли спать.
Митрофанов прикрыл плотней двери каюты и сказал Коновалову:
— Говори, я слушаю.
— Вот так и было дело, господин Митрофанов. Увидел я, что нет их в кубрике…
— Дальше, дальше, не тяни! — нетерпеливо перебил боцмана помощник капитана.
— Забрался я под ростры подальше, чтобы ветром меньше пронизывало. Лежу… Ветер мешал. Только и разобрал я, как Викторский сказал Старчуку: «Я убегу. Лишь бы добраться до Ризе или Трапезунда. А там меня только и видели…»
— Не во сне ли ты это видел? — недоверчиво переспросил Митрофанов Коновалова.
Перекрестившись, Коновалов быстро проговорил:
— Вот видит Николай-чудотворец морской, что не вру, господин Митрофанов, клянусь, не вру. Похоже, что он убил кого…
— Хорошо, иди, — пренебрежительно махнул рукой Митрофанов.
Оставшись один, помощник капитана подумал: «Да, Викторский, ты, пожалуй, способен убежать… Но из наших рук ты не ускользнешь никуда… В Новороссийске или в Одессе пусть прощупают тебя в полиции…»
Отстояв вахту и вернувшись к себе в кубрик, Старчук вместо того, чтобы лечь спать, немедленно приступил к чтению «Памятной тетради». Он хотел поскорее ознакомиться с тем, что в ней написано.
Первая запись начиналась словами: «Кто посягает на свободу человека, достоин позора и смерти.
