— Ох, черт побери! Мне разрешили только на четверть часа отлучиться из кубрика! Надо бежать!
Через несколько минут друзья уже были в своих подвесных койках и скоро погрузились в крепкий предутренний сон…
Рассвело. Сквозь иллюминаторы врываются в кубрик первые лучи восходящего солнца. На всех кораблях склянки бьют половину шестого. Напевный звон медных рынд сливается со звуками горнов, играющих побудку. Это военно-морская музыка нового дня проникает во все отсеки «Океана».
Напеву горнов и перезвону склянок вторят трели и пронзительные свисты боцманских дудок. Слышны сердитые, хриплые от постоянных покрикиваний на матросов голоса унтер-офицеров:
— Вставай! Вставай! Койки вязать!
Заспанные люди неохотно сбрасывают с себя одеяла, недовольно бурча, выпрыгивают из подвесных парусиновых коек, шлепая о палубу босыми ногами, и пугливо озираются — не приближается ли «главный пес», — так прозвали на судне боцманмата Слизкина.
Проворно соскочил из своей койки и Железняков. Он уже оделся, свернул постельные принадлежности, втиснул в парусиновый мешок и ловко зашнуровал его.
Кочегар Сомов насмешливо говорит Железнякову:
— Думал я, Анатолий, что ты не из трусливых. А как погляжу, тоже перед боцманом пасуешь…
Железняков уже готов был нести свою койку в положенное место, но остановился, чтобы ответить Сомову:
— Зато ты, Сомов, за свою «храбрость» и усердие с удовольствием принимаешь «царские подарки»,[1] которыми Слизкин частенько награждает тебя. Вот и вчера…
— Нихто не може проучить такую собаку, як наш боцман. Оброс салом, як той кабан годований, — вмешался в разговор здоровяк матрос Петр Бугаенко.
Железняков возбужденно сказал:
— Ничего, братки. Придет время, и мы им отплатим за все…
— Кому это ты так страшно грозишь? — неожиданно раздался голос старшего офицера, вошедшего в кубрик.
Матросы сразу все умолкли.
Сохачевский подошел вплотную к Железнякову.
— А ну, разъясни, с кем это ты собираешься расправиться? — Взгляды их скрестились. Вытянув длинную шею, Сохачевский уставился в молодого матроса злыми черными глазами: — Молчишь, сукин сын? А почему так долго возишься с койкой?
Железняков окинул быстрым взглядом кубрик. Еще никто не вынес своей постели. А этот придирается к нему…
Анатолий впился дерзким взглядом в Сохачевского.
— Что ты уставился на меня, как баран? — крикнул еще более раздраженно старший офицер. — Я спрашиваю, почему до сих пор не вынес койку?
С трудом сдерживая себя, чтобы не ответить Сохачевскому резкостью, Железняков ответил:
