Итак, мы трое — Шехтель, Моцкин и я — налепили на виски датчики, уселись в операторские кресла и начали обзор миров, подошедших к осознанию идеи единого Бога.
Сначала стратификатор выбросил нас на берег какого-то моря (а может — океана), вода в котором была красного цвета — наверняка это была не вода, а какой-нибудь кислотный раствор, но я по привычке употребляю земные термины. Береговая линия была изогнута дугой, и красные волны разбивались об огромные зеленые валуны, которые на второй взгляд оказались живыми существами с коротенькими ножками. В оранжевом небе висело ярко-зеленое солнце (спектральный класс F — подсказал Рон Шехтель).
Мы — все трое — стояли на одном из живых валунов, и я с душевным смятением подумал, что, возможно, попираю ногами именно то существо, которому в этом мире предстоит высказать идею единого Бога.
— Нет, — сказал Шехтель, поняв мое состояние. — Приборы показывают, что разума в камнях нет, это что-то вроде наших кораллов.
Я немедленно пнул «коралл» ногой и получил в ответ удар электрическим током, отчего непроизвольно вскрикнул — крик мой эхом пронесся от горизонта до горизонта, повторенный каждым камнем на свой лад.
— Спокойно, — сказал Шехтель. — Вон, гляди, аборигены.
Группа из десятка существ направлялась к берегу. Аборигены были что надо: под четыре метра ростом, ног у них, по-моему, было три, если, конечно, третья нога не была на самом деле чем-то совсем иным, а голова покоилась на широких плечах подобно мячу на плоской тарелке. Рук я не разглядел — возможно, аборигены прятали руки за спиной. А возможно, вообще обходились без рук вопреки указаниям господина Энгельса.
— И это разумные существа, верящие в единого Бога? — с отвращением спросил писатель-романист Эльягу Моцкин.
— Именно так, — подтвердил Шехтель. — Если приборы не врут, здесь есть множество племен, верящих в такое количество разных богов, что перечисление заняло бы слишком много времени. А эти вот решили, что Бог един, и потому их изгнали.
— Бедняги, — прокомментировал Моцкин. — У них еще нет своего Моше, а уже начался галут.
— Поговорим, — спросил Шехтель, — или отправимся дальше? Миров много, а времени в обрез.
— Запиши в память, и отправимся, — сказал я.
Валун, на котором я стоял, покрылся желтыми пятнами, и я испугался, что меня опять ударит током.
Следующий мир оказался более приятным на вид. Стратификатор перенес нас на лесную поляну, покрытую высокой травой. Стометровые деревья возносили к фиолетовому небу свои мощные кроны. Солнце здесь было золотистым и крошечным — почти звезда. Деревья были коричневыми, кроны — серыми, трава — как и положено, зеленой. Я собрался было сорвать травинку, чтобы рассмотреть ее поближе, но во-время отдернул руку, потому что Рон Шехтель сказал:
